Всемирная история в 24 томах. Т.6. Римский период
Шрифт:
ИТОГИ ПРАВЛЕНИЯ ИМПЕРАТОРА АВГУСТА
Вся внешняя политика императора Августа была направлена на установление мира в огромной стране, которая на протяжении долгих десятилетий сотрясалась от гражданских войн, а также на укрепление положения в далеких провинциях. Поэтому политику Августа можно охарактеризовать как весьма осторожную и сдержанную. Правда на Западе Август все же стремился расширить границы империи до Рейна и Дуная и подчинить соседние племена, чтобы воспрепятствовать их союзу с недовольными племенами в своих провинциях. Пытался он также заключить с некоторыми соседними племенами договоры, по которым они брали на себя защиту границ империи, становясь таким образом ее клиентами. Исходя из всего вышесказанного, следует, что Август предпочитал дипломатические средства при проведении своей внешней политики. Например, он установил мирные отношения с парфянским царем Фраатом IV, не оказавшись при этом от своего влияния на Армению. В 20 г. до н. э. Фраат IV в качестве мирного жеста возвратил Риму пленных и военные значки (орлы легионов и другие военные знамена), захваченные во время походов Красса, а также разгрома войск сирийского наместника в 40 г. до н. э. и похода Марка Антония. Возвращение парфянами знамен и уцелевших римских пленников было представлено в Риме чуть ли не капитуляцией Парфии перед Римом. Еще большей победой посчитали тут появление в Риме сыновей Фраата IV, которых он отправил в столицу империи в качестве заложников. Никто и не догадывался, что на самом деле Фраат IV отправил к Августу своих сыновей, так как опасался за их жизнь. Дело в том, что парфянская знать после подписания Фраатом IV мира с императором Августом, выражала большое недовольство и он боялся, чтобы они не захватили членов его семьи и не использовали их в качестве орудия борьбы против него самого.
Мы уже знаем со слов Гая Светония Транквилла как Август относился к войне. Он справедливо полагал, что агрессивная политика на Востоке потребует больших денежных средств и у него при этом не было полной уверенности в ее успехе, поэтому Август и его ближайший советник — Марк Випсаний Агриппа выбрали объектами для своих территориальных притязаний богатые металлом области на северо-западе Пиренейского полуострова, земли к северо-востоку от Адриатического моря. В отношении остальных земель, Август применял систему зависимых царств. Такими царствами были Мавретания в Африке, Коммагена, Каппадокия, Галатея, Иудея и другие в Азии. Формально являясь независимыми, они не только были обязаны охранять римские границы, но и фактически были ему подчинены. Август утверждал их царей и являлся верховным арбитром в их внутренних и внешних делах. Так как наиболее подробно известно тогдашнее положение дел в Иудее, то именно по внутренней жизни в этом государстве, не трудно судить о положении дел и в других зависимых царствах.
В эти годы царем Иудеев был Ирод. Вначале он поддерживал Марка Антония, но после поражения последнего при Акции, перешел на сторону Октавиана. В подтверждение этого он отстроил величественный город, который назвал в честь Октавиана Кесарией. Кроме этого, он использовал любой повод, для того, чтобы продемонстрировать преданность римскому императору. Большие налоги, которые взимал царь Ирод, а также его открытое пристрастие к греческой культуре, вызвали большое недовольство в народе Иудеи. Возникла даже народная партия зелотов («ревнителей»). Ее члены требовали неотложно начать борьбу с римским владычеством. По-видимому, они стремились вернуть страну к теократии. Когда же царь Ирод умер и его сыновья отправились в Рим просить у Августа утверждения завещания их отца, который разделил между ними царство, в стране вспыхнуло восстание. Оно было жестоко подавлено римскими войсками. Впоследствии народные волнения в Иудее происходили еще не раз. Однажды восстание подняли из-за ценза — переписи, которая проводилась с целью установления суммы подушного и земельного налога. Отныне он должен был выплачиваться в римскую казну. Но это восстание, как и все остальные, закончились поражением.
ЛИЧНОСТЬ ОКТАВИАНА АВГУСТА
Август был расчетливым политиком. Вся его деятельность была направлена на единство и укрепление империи, а также на поддержание господствующего положения римлян и италиков по отношению к остальным жителям гигантской державы. Август был тонкий, расчетливый, двуличный, умевший приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам и использовать их для извлечения максимальной выгоды политик. Никто никогда точно не знал, что у него на уме. Современники утверждают, что он настолько боялся выдать свои истинные мысли, что даже со своей женой Ливией говорил о важных делах только по предварительно составленному конспекту. Но все это использовалось для того, чтобы непреклонно идти к поставленной цели и, надо сказать, Августу удалось ее достичь. Популярность его в народе была такова, что в Италии некоторые города праздновали новый год в день, когда он впервые их посетил. Во многих провинциях ему воздвигались храмы и алтари. В его честь утверждали пятилетние игры чуть ли не в каждом маленьком городке.
Все цари, его друзья и союзники, заложили каждый в своем царстве города под названием Цезарея. А все вместе они намеревались достроить и посвятить гению Августа храм Юпитера олимпийского в Афинах, строительство которого началось еще в глубокой древности. Многие из них покидали царство, чтобы ежедневно сопровождать его не только в Риме, но и в провинциях. Ходили возле него они без всяких царских отличий, одетые в простые тоги, прислуживая ему как клиенты. Вот что писал об Августе, как о человеке, Гай Светоний Транквилл:
«Дружбу он завязывал нелегко, но верность соблюдал неуклонно и не только должным образом награждал заслуги и достоинства друзей, но и готов был сносить их пороки и провинности, — до известной, конечно, меры. Примечательно, что из всех его друзей нельзя найти ни одного опального, если не считать Сальвидиена Руфа и Корнелия Галла. Обоих он возвысил из ничтожного состояния, одного — до консульского сана, другого — наместничества в Египте. Первого, замышлявшего переворот, он отдал для наказания сенату; второму, за его неблагодарность и злокозненность он запретил появляться в своем доме и в своих провинциях. Но когда погиб и Галл, доведенный до самоубийства нападками обвинителей и указами сената, Август, поблагодарив за преданность всех своих столь пылких заступников, не мог удержаться от слез и сетований за то, что ему одному в его доме нельзя даже сердится на друзей сколько хочется. Остальные же его друзья насаждались богатством и влиянием до конца жизни, почитаясь первыми в своих сословиях, хотя ими подчас он бывал недоволен. Так, не говоря об остальных, он не раз жаловался, что даже Аг-риппе не достает терпимости, а Меценату — умения молчать, когда Агриппа из пустого подозрения, будто к нему охладели и предпочитают ему Марцелла, бросил все и уехал в Митилены, а Меценат, узнав о раскрытии заговора Мурены, выдал эту тайну своей жене Теренции.
В свою очередь, и сам он требовал от друзей такой же ответной привязанности как при жизни, так и после смерти. Действительно, хотя он нимало не домогался наследств и никогда ничего не предпринимал по завещаниям людей незнакомых, но к последним заветам друзей был необычайно чувствителен, и если в завещании о нем упоминалось небрежно и скупо, то непритворно огорчался, а если почтительно и лестно, то непритворно радовался. Когда завещатели оставляли детей, он или тотчас передавал им свою долю наследства и отказанные ему подарки, или же сохранял ее на время их малолетства, а в день совершеннолетия или свадьбы, возвращал с процентами.
Хозяином и патроном был он столь же строгим, сколько милостивым и мягким. Многих вольноотпущенников он держал в чести и близости — например, Ликина, Келада и других. Косм, его раб, оскорбительно о нем отзывался — он удовольствовался тем, что заковал его в цепи. Диомед, его управляющий, сопровождал его на прогулке, но когда на них вдруг выскочил дикий кабан, перепугался и бросил хозяина одного — он побранил его не за провинность, а только за трусость и опасное происшествие обратил в шутку, так как злого умысла тут не было. И в то же время он заставил умереть Пола, одного из любимых своих вольноотпущенников, узнав, что тот соблазнял замужних женщин: Таллу, своему писцу, он переломал ноги за то, что тот за пятьсот динариев выдал содержание его письма; а когда наставник и служители его сына Гая, воспользовавшись болезнью и смертью последнего, начали бесстыдно и жадно обирать провинцию, он приказал их швырнуть в реку с грузом на шее...
Праздники и торжества справлял он обычно с большой пышностью, а иногда — только в шутку. Так, на Сатурналиях и в другое время, ежели ему было угодно, он иногда раздавал в подарок и одежды, и золото, и серебро, иногда — монеты разной чеканки, даже царские и чужеземные, а иногда только губки, мешалки, клещи и т.п. предметы с надписями двусмысленными и загадочными. Любил он также на пиру, продавать гостям жребии на самые неравноценные предметы или устраивать торг на картины, повернутые лицом к стене, чтобы покупки то обманывали, то превосходили ожидания покупателя. Гости с каждого ложа должны были предлагать свою цену и потом делить убыток или выигрыш.
Что касается пищи — я и этого не хочу пропустить, — то ел он очень мало и неприхотливо. Любил грубый хлеб, мелкую рыбешку, влажный сыр, отжатый вручную, зеленые фиги второго сбора; закусывал и в предобеденные часы, когда и где угодно, если только чувствовал голод. Вот его собственные слова из письма:«В одноколке мы подкрепились хлебом и финиками»...
С виду он был красив и в любом возрасте сохранял привлекательность, хотя и не старался прихорашиваться. О своих волосах он так мало заботился, что давал причесывать себя сразу нескольким цирюльникам, а когда стриг или брил бороду — то одновременно что-нибудь читал или даже писал. Лицо его было спокойным и ясным, говорил ли он или молчал: один из галльских вождей даже признавался среди своих, что именно это поколебало его и остановило, когда он собирался при переходе через Альпы, Приблизившись под предлогом разговора, столкнуть Августа в пропасть. Глаза у него были светлые и блестящие; он любил, чтобы в них чудилась некая божественная сила и бывал доволен, когда под его пристальным взглядом собеседник опускал глаза, словно от сияния солнца. Впрочем, к старости он стал хуже видеть левым глазом. Зубы были у него редкие, мелкие, неровные. Волосы — рыжеватые и чуть вьющиеся; брови — сросшиеся, уши — небольшие, нос — с горбинкой и заостренный, цвет кожи — между смуглым и белым, росту он был невысокого — впрочем, вольноотпущенник Юлий Марат, который вел его записки, сообщает, что в нем было пять футов и три четверти, — но это скрывалось соразмерным и стройным сложением и было заметно лишь рядом с более рослыми людьми.