Всеволод Залесский. Дилогия
Шрифт:
Орлов отошел от них, стал, прислонившись плечом к дереву, глядя в сторону дороги.
– Мы быстро, товарищ старший лейтенант… – пообещал Малышев. – Товарищу младшему политруку плохо. А кому было бы хорошо? Такое своими руками устроить… Да с перепугу…
Малышев натянул Севке сапог.
– Станьте на ногу, сможете?
– Смогу, – ответил Севка. – Пошли.
– Живее, – не оборачиваясь, выкрикнул Орлов. – Они сейчас…
От дороги послышались команды на немецком, взревел мотор.
– Все, товарищ старший лейтенант, можно двигаться…
–
– Я с ним пойду, присмотрю. Если нужно – на себе вытащу. – Малышев надел свою винтовку через плечо, так же повесил винтовку на спину Севке. – Пойдемте, там ребята уже ушли далеко.
Бойцов с носилками они нагнали через десять минут – те двигались не очень быстро, деревья стояли часто, и приходилось носилки время от времени наклонять чуть ли не боком, придерживая комдива, чтобы не соскользнул.
– Так. – Орлов взглянул на часы, достал из полевой сумки карту и развернул ее. – По-простому у нас не получилось. Обидно и досадно. Будем преодолевать трудности и лишения… Вот там – небольшое болото. Всего с километр. От немцев мы немного оторвались…
Над лесом взлетела белая ракета, Орлов мельком глянул на нее и снова сосредоточился на карте.
– От немцев мы немного, но оторвались. Глубоко в лес они не полезут… Это они сейчас так, в запальчивости и от обиды… Наш товарищ младший политрук наскочил на засаду и лично штыком убил четверых фашистских гадов. Мы с сержантом Малышевым только-только к финалу поспели… Правда, товарищ сержант?
– Святая правда. – Малышев достал из кармана платок и вытер лоб и шею. – За такие подвиги нужно ордена давать… посмертно.
– Выйдем – обязательно подам рапорт. – Орлов спрятал карту. – Бегом – марш! Времени у нас в обрез.
Бойцы подхватили носилки, Орлов подошел, заглянул в лицо полковнику, пощупал пульс на шее и покачал головой.
– Сержант, вместе с политруком – в голову колонны, – я замыкаю.
Болото оказалось неглубоким – Севка провалился вначале по колено, потом, через несколько шагов, по пояс. Ноги вязли и скользили, но идти было можно. Окружающий мир больше не сливался в серое пятно и не пытался сорваться в танец.
Малышев снял свою винтовку и держал ее над головой. Севка стащил свою, тоже поднял прикладом вверх.
– Я… Я их убил… – сказал Севка.
– Я видел, – ответил Малышев. – Не дай бог вам под горячую руку попасть… Это ж немыслимое дело – вот так, врукопашную… А на вид – интеллигент. Нет, ростом и статью, конечно, вполне себе… Девки…
Малышев споткнулся и сел в воду по грудь, но винтовку не замочил.
– Девки, говорю, на шею бросались, наверное…
Севка помог сержанту подняться.
– Да нет вроде… – сказал Севка.
Пошел дождь.
Крупные капли застучали по буро-зеленой поверхности болота, поднимая столбики брызг. «Как пули», – подумал Севка.
Гимнастерка промокла мгновенно. Капли стучали по фуражке, висли на козырьке.
– Вот и слава богу! – Сержант запрокинул лицо и открыл рот, ловя дождевую
Орлов подошел, остановился. Оружие он повесил на шею, поперек груди, руки положил на винтовку. Глянул на часы, кивнул головой, словно мысленно с чем-то соглашаясь или одобряя.
– Значит, так… Теперь мы метров через четыреста выйдем на сухое, но к дороге, понятное дело, не пойдем. Пойдем почти точно на юг, к реке. А там – вверх по течению. Получится крюк километров в шесть, но если больше никто не станет бросаться врукопашную, то успеем вовремя… Иди вперед, сержант, посмотри, чтобы там какой ерунды не получилось…
Малышев ушел вперед и через пять минут скрылся за сплошной пеленой дождя.
– Ты в себя пришел, Сева? – спросил Орлов.
– Наверное… да, пришел. Все нормально.
– Какое, на хрен, может быть нормально после того, как ты убил четверых! Ты вообще должен был валяться сейчас в истерике. А ты ничего, стоишь, идешь…
– Вначале мы не верим, потом – не помним, – сказал Севка.
Мимо них прошли бойцы с носилками.
Лицо комдива они прикрыли плащ-палаткой, и теперь казалось, что несут они мертвеца. Дышали бойцы тяжело, проваливались по пояс и глубже, но лица были спокойны, будто люди просто делали какую-то привычную работу. И не было даже мысли, что работу эту можно не делать, что можно оставить носилки и уйти налегке.
– Еще бы закурить… – с надеждой посмотрел на командиров один из бойцов, но Орлов развел руками.
– Извините, ребята… Выйдем к своим – в лепешку разобьюсь, а курево и водку достану. И каждого – к медали.
– Табачку бы лучше, – улыбнулся боец.
– И поспать в тепле… – сказал второй.
– И с молодкой… – подхватил третий.
Бойцы засмеялись.
– Прямо двигайтесь, там вас сержант встретит, – тоже засмеявшись, сказал Орлов. – Выйдем к своим – все молодки ваши.
– Так мы им и скажем! – пообещал боец. – Мол, старший лейтенант Орлов приказал, чтоб, значит, безотказно…
– И в любых количествах… – Орлов вытер лицо двумя ладонями, словно совершая омовение. – Только бы выйти…
– Извини, – сказал Севка.
– Что извини? Что ты не смог еще десять шагов пройти? Ты же тут должен быть самым аккуратным, самым осторожным. Ты же мне талдычил, что неосторожным движением… да что там движением – словом можешь все испортить. И что? Что, я тебя спрашиваю? Ты порешил четверых, да я с твоей подачи – еще одного, а в результате война не через полтора года закончится, а через два. И погибнет не сто тысяч, не двести, а миллион. Или наоборот – через неделю немцам не хватит этих пятерых при наступлении, и вермахт побежит к себе в Берлин? Что ж ты творишь, Севка Залесский? – Орлов махнул рукой и двинулся прочь.