Вслед за солнцем
Шрифт:
— С тех пор как мы пустились в эту авантюру, я целиком в твоих руках.
— Приятно знать, что моя женщина сознает это, — самодовольно заявил Ронан.
— Не отвлекайся. Вечереет, — напомнила ему практичная Керри.
— Вот именно, дорогая. Закат — это исключительный ориентир. И если мне не изменяет память, — проговорил он, повернув Керри за плечи, — нам туда, — указал он рукой.
— Отель там? Ты уверен?
— А ты сомневаешься? Во мне? — преувеличенно возмутился профессиональный путешественник.
— Как скажет гид, — обреченно проговорила
— И именно за это ты меня любишь, — добавил Ронан.
— И не только за это, — охотно уточнила она. — Ты безумец, каких мало.
— А ты единственная из известных мне ирландских женщин, которая без устали сыплет похвалами. И даже упреки из твоих уст звучат высшим одобрением, — прошептал он ей на ухо. — Я могу доверить тебе вывести нас к отелю.
— Ты это серьезно? — вдруг испугалась Керри.
— Совершенно серьезно. Веди меня.
— Но...
— Не сомневайся! Веди! — перебил ее гид.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Париж осенью.
Долгожданный миг, апофеоз турне.
Прекрасный и грустный город — таким увидела его Керри Дойл, переложив на него свои тревоги и чаянья.
О расставании не было сказано ни слова, но оно подспудно придавало оттенок горечи всем впечатлениям.
Керри и Ронан не заговаривали ни о расставании, ни о возможности встретиться когда-либо вновь. Но были близки, как никогда прежде. Были неразлучны и единодушны.
Во всем, что бы ни говорил Ронан, Керри пыталась угадать его потаенную мысль, то, о чем он в очередной раз умолчал, чтобы не ранить ее прежде срока. Но ей это не удавалось, хотя она была чутка и внимательна. И очень тиха. Это оборачивалось безмерной нежностью и изливалось на Ронана, который с готовностью принимал ее ласки и отдавал их назад сторицей.
В нем самом она этой грусти не обнаруживала. Ронан был энергичен и фонтанировал идеями как никогда. И казалось, он не замечал перемен, произошедших в ней. Или по известным причинам делал вид, будто не замечает.
И с каждым днем Керри все больше убеждалась, что жизнь свела ее с человеком удивительным, отчего грядущее расставание нависало невосполнимой потерей. Сердце сжималось в ней от боли, когда она думала об этом. Но ни словом, ни намеком она не открыла ему своей тоски.
Керри больше не сомневалась. Это была любовь глубокая и трагическая.
Они бродили по Парижу, по исхоженным туристами местам и по малоприметным закоулкам. Отель их располагался в центре, и каждый вечер они гуляли по одной из улиц, идущих от него, и брели, покуда хватало сил.
А утром они целенаправленно отправлялись в то или иное знаменитое местечко, где любили бывать небожители прошлого: всемирно известные поэты и писатели, одиозные художники, прославленные актеры...
Но все прелести легендарного города не производили на Керри того впечатления, которое дарили близость любимого и необыкновенно возросшее чувство к нему, обостренное близящейся разлукой. Это чувство было и наслаждением и пыткой одновременно, а невозможность высказать его доводила Керри до изнеможения, которое она могла скрыть только в сильных объятиях Ронана.
Ронан же методично водил Керри по галереям, подпитывая тем самым ее возвратившуюся страсть к живописи.
Девушку влекли полотна импрессионистов и постимпрессионистов. Моне, Дега, Ренуар, Сезанн, Ван Гог, Гоген, Писсарро — имена, известные всем. Для нее же они означали встречу с незабываемым восторгом юности, когда она могла только мечтать увидеть собственными глазами сокровища Лувра или Музея Орсэ, что не мешало ей жадно впитывать все, что интересовало ее на тот момент в живописи: свобода, ясность, выразительность, смелость.
И она была счастлива обнаружить, что душа ее так же непосредственно откликается на вызов новаторов прошлого и впечатления юности столь же свежи.
Однажды Керри выходила из любимых залов в невероятном воодушевлении, тогда как Ронан недоуменно пожимал плечами и нарочито невежественно вещал:
— Мазня какая-то. Одно такое произведение еще вынести можно, но когда ими заполоняют залы и залы... Хотя кто я такой, чтобы судить?
— А я в восторге, — просто отозвалась Керри.
— Так и было задумано, — хитро ответил Ронан. — А теперь, пожалуй, зайдем в ближайшее кафе и выпьем по чашечке чаю... Я доволен уже тем, что довольна ты, дорогая.
— У меня просто нет слов, Ронан. И от чая я не откажусь, — проговорила она, подстраивая свой шаг под его быструю поступь.
— Хочешь зайти в сувенирную лавку? — предложил ей Ронан в завершение очередного насыщенного дня.
— Да, пожалуй... Хочу купить несколько открыток с фотографиями мест, где мы побывали, и картин, что видели. Книгу о Париже или о живописи... А может, даже приобрету футболку с какой-нибудь дурацкой надписью.
— Хорошо. Ты отправляйся. Встретимся у реки.
— А ты что же? Не пойдешь со мной? — разочарованно спросила Керри.
— Нет... Подышу свежим воздухом перед сном. А ты можешь не торопиться.
— Ладно... — проговорила ошеломленная таким поворотом дела Керри и скрылась за дверью сувенирной лавки, один раз оглянувшись с недоумением на Ронана, с которым они, казалось, еще ни разу толком не расставались.
Ронан смотрел на воду Сены с набережной так, словно надеялся углядеть там ответ на мучивший его вопрос.
Лицо Ронана было хмуро и сосредоточенно, как если бы ветром сорвало его всегдашнюю маску добродушия и беззаботности. Он жадно вдыхал воздух, который, увы, как в любом крупном городе, был не столь уж свеж. А резкие порывы ветра с реки, скрепленные осенней прохладцей, казалось, продували голову насквозь. Так он надеялся прояснить свои мысли. Прежде чем доверить их другому, следовало перепроверить самому, и сделать это со всей ответственностью.