Вслед за тенью. Книга вторая
Шрифт:
Однако видение, посетившее меня сейчас, воспринималось иначе. Да, я смотрела очередную серию воспоминаний из своего детства, и дождалась еще одного свидания с папой и мамой, но в течение всего «кинопросмотра» я так и не погрузилась в сон полностью. Мне помешал некий барьер. Невидимый, чем-то схожий с отрицательной гравитацией, каким-то странным образом он удерживал меня между сном и явью. И это — новое, подвешенное состояние делало меня своему сну не хозяйкой, а сторонним наблюдателем.
Мне снилось, как сижу в огромном темном зале интерактивного кинотеатра. Сижу в полнейшем одиночестве и не могу оторвать взгляда от навороченного экрана. На нем, таком притягательно красочном, постоянно сменяются кадры из фильма о моем
Я отлично помню день, который вижу сейчас на своем воображаемом экране. Он врезался мне в память потому, что оказался последним днем, когда мы собрались всей семьей за праздничным столом. В тот день мы провожали папу в злосчастную командировку.
Стояла поздняя весна. В тот год она выдалась ненастной: дождливой и ветренной, но именно в тот день было почти по-летнему тепло. Поэтому я вижу себя на «экране» без куртки. Мама разрешила мне надеть только кофту. Я радостно играю с Китти на лужайке нашего дома. Мама с папой собираются устроить пикник. Папа с дедушкой жарят шашлык и о чем-то беседуют. Мама помогает бабуле накрывать на стол. Я помню тот стол. В детстве он казался мне огромным. А ещё он причудливо складывался ножками вовнутрь, но почему-то от этого не ломался. В те годы меня это очень удивляло. Стол тот до сих пор хранится в чулане. Мы не пользуемся им больше. А раньше… Раньше часто собирались за ним всей семьей. В теплое время года мы что-либо праздновали за ним на свежем воздухе, а в холодное — сервировали его в «зимнем» домике.
Домик тот мне тоже видится на «экране», но он проявляется совсем нечетко, как бы вскользь. Я не переступила его порога целую кучу лет. Дед перестроил тот дом под какие-то технические нужды и отчего-то не жалует меня там больше.
Наблюдаю за сценой на экране и во мне отчего-то крепнет спонтанная уверенность в том, что эта серия «фильма» — подарок от родителей мне на Новый Год. Будто сейчас откроется дверь в этот интерактивный кинозал, они войдут и сядут рядом со мной. И тогда… тогда мы вместе досмотрим нашу семейную сагу. Эта моя чудинка ощущается настолько реальной, что я даже оглядываюсь на боковую дверь. Я не вижу ее в темноте, но откуда-то знаю, что она там есть. Но дверь не открывается…
На «экране» вдруг что-то меняется. Скорость воспроизведения начинает стремительно расти. Приходится все больше напрягаться, чтобы разглядеть «кадры». Это начинает утомлять. Чувствую, что устала смотреть это кино. Мне надоело. Раздражает и то, что «главный режиссер» сего ночного сонно-киношного марафона напрочь забыл о перерыве между сериями и, похоже, стремится выдать весь «фильм» воспоминаний по максимуму. Кадры теперь мелькают с космической скоростью. Мне хочется крикнуть: «Хватит! Насмотрелась! Остановите вакханалию!»
Но я не успеваю этого сделать. Очередная картинка с нашими счастливыми лицами на несколько мгновений повисает на
Вскоре мой виртуальный экран превращается в огромный белый лист. Какое-то время он висит перед моим недоуменным взором, вызывая щемящее чувство тоски по так внезапно прерванному фильму.
Щеки обдает влажной прохладой. Спросонья я касаюсь их ладонями и просыпаюсь окончательно.
Разлепив влажные от слез веки, я узнала в полумраке очертания своей комнаты в общежитии. За окном с неплотно занавешенными шторами чуть брезжил рассвет. Я приподняла голову и огляделась по сторонам. Маша спала. На тумбочке привычно стоял мой графин, из которого Вика вечером налила в стакан воды и велела мне выпить до дна. Помню, что выполнила ее требование и сразу же провалилась в эти недавние яркие видения.
Я потянулась к графину и так же, как наша вечерняя гостья недавно, отлила воды в стакан. Сделала из него несколько освежающих глотков, откинула голову на подушку и довольно быстро снова провалилась в сон, но теперь вовсе без сновидений.
Не знаю, сколько я проспала в этот раз, но, когда было решила, что окончательно проснулась и пора бы уже вставать, — внезапно почувствовала, что не могу этого сделать. Не могу, потому что начинаю вдруг вязнуть в непонятной мягкой субстанции. Ноги и руки наливаются свинцом и утопают в этой странно-горячей сыпучей массе. Я медленно, но верно проваливаюсь в нее всем телом.
«Что это? Песок? Что он делает в моей постели?» — недоумеваю я.
Отчаянно хочется пить. Отяжелевшей рукой тянусь к тумбочке. Прекрасно помню, что там есть вода. Пытаюсь ухватиться за графин, но тщетно: ни его, ни стакана там больше нет, а жажда усиливается. Она начинает накатывать на меня волнами, один-в-один — как усталость вчера. Но, чтобы победить усталость достаточно было добраться до постели. А сейчас?
«Что же делать? — мысленно задаюсь я вопросом, пытаясь собрать в кучку плавящиеся от жары серые клеточки, — Надо идти, — вдруг догадываюсь я, — Буду лежать — сварюсь заживо…»
И я поднимаюсь. Через силу. Сначала отрываю от жарящей массы песка голову, потом — спину. Ощущаю, как раскаленная сыпучая масса прожигает ягодицы и понимаю, что уже не лежу, а сижу и пора бы открыть глаза. Поднимаю к лицу свинцовые от странной тяжести руки, непослушными ладонями тру веки, счищаю с них слой назойливых крупинок. Приоткрываю глаза и вижу вокруг себя бескрайние желтые дали с высокими песчаными барханами. Я смотрю на все это и не понимаю, сплю ли я еще или уже проснулась.
«Лучше пусть сплю, — мысленно решаю я, — потому что если это наяву, то как я здесь оказалась? Неужели после клуба? Или я так до него и не добралась? Вика сказала, что платье еще должны подвезти… — вяло рассуждаю я в уме, — Не помню, чтобы его надевала… Значит, не привозили еще… Значит… в клубе я не была… Хватит, Катя, потом вспомнишь. Сначала выберись из этого ада. Иначе сгоришь здесь заживо…»
С усилием отрываю попу от земли и поднимаюсь на слабые, мелко подрагивающие ноги. Босые ступни сразу же проваливаются в раскаленную сыпучую массу по щиколотку.
«Аахх, как горячо», — стону я, переступая с ноги на ногу.
Понимаю, что ногами нужно передвигать активнее — тогда слабый ветерок их слегка обдувает и не так сильно печёт ступни.
Не знаю, сколько уже блуждаю по зыбучим пескам, но ноги всё глубже утопают в желтой сыпучей массе. Куда я иду — тоже не знаю. Жажда совсем иссушила горло. Иссушила до такой степени, что вряд ли смогу говорить. Слезы текут по щекам, но совсем не охлаждают кожу. Напротив: на палящем солнце они моментально разогреваются и оставляют на ней жгуче-разъедающие дорожки.