Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история
Шрифт:
Человеку, выросшему в такой обстановке, непросто самостоятельно принимать решения, и в конце концов ему начинает казаться, что он не способен функционировать без поддержки родителей. Так, например, Юнис и Сардж решали, какие колледжи следует рассматривать. Да, дети высказывали свое мнение, но в целом парадом командовали родители. Опять же, в ключевых моментах парадом командовали даже не они, а семейство Кеннеди. Царившее в нем согласие было просто поразительным. В частности, из тридцати двоюродных братьев и сестер Марии никто не поддерживал Республиканскую партию. Если взять тридцать членов какой-либо большой семьи, просто невозможно ожидать от них подобного единообразия. Вот почему я постоянно подначивал Марию:
— Твоя
Мария смеялась и говорила:
— Неправда! Ты только посмотри, какие мы все разные!
— Вы все боретесь за охрану окружающей среды, все занимаетесь спортом, все демократы, все поддерживаете одних и тех же кандидатов и все любите синий цвет, — говорил я.
Другим серьезным недостатком было отношение окружающих. Каких бы успехов ни добивался представитель семейства Кеннеди и Шрайверов, он никогда не удостаивался заслуженного признания. Вместо этого люди говорили: «Ну, если бы я был Кеннеди, я бы тоже смог это сделать». По всем этим причинам Марии, формируя свою личность, приходилось бороться упорнее большинства людей.
Сардж и Юнис приняли меня радушно. Когда Мария впервые привела меня с собой в гости к ним в особняк в Вашингтоне, Сардж спустился ко мне навстречу с книгой в руке. «Я как раз читал о ваших великих достижениях», — сказал он. Он встретил упоминание обо мне в книге про иммигрантов, которые приехали в Америку, не имея ничего, и добились успеха. Для меня это стало приятной неожиданностью, поскольку я еще не думал, что обо мне пишут в книгах. Культуризм по-прежнему оставался чем-то редким. Я думал, что писать будут про таких иммигрантов, как бывший государственный секретарь Генри Киссинджер, но никак не про меня. И отец Марии поступил очень любезно и великодушно, обратив внимание на этот отрывок и показав его мне.
Юнис тотчас же нагрузила меня работой. Она пришла в восторг, узнав о том, что я принимал участие в исследованиях, которые проводил в Университете Висконсина Специальный олимпийский комитет. Не успел я опомниться, как уже помогал ей продвигать предложение добавить силовое троеборье в программу Специальных олимпийских игр и наблюдал за созданием тренажерных залов для умственно отсталых повсюду, где мне приходилось бывать по делам.
Если бы Шрайверы не встретили меня так благосклонно, первый ужин у них дома оказался бы для меня весьма непростым. Четверым братьям Марии — Энтони, Бобби, Тимоти и Марку — в то время было от двенадцати до двадцати трех лет, и кто-то из младших сразу же выпалил: «Папа, а Арнольд любит Никсона!» Сардж был близким другом Хьюберта Хамфри; больше того, когда в 1968 году Хамфри боролся с Никсоном за президентское кресло, он пригласил Сарджа идти на выборы в тандеме с ним, однако семейство Кеннеди выступило категорически против.
Поэтому я почувствовал себя крайне неуютно. Но Сардж, прирожденный дипломат, как ни в чем не бывало сказал: «Что ж, в этих вопросах у каждого собственное мнение». Когда мы позднее заговорили об этом, я объяснил, почему восхищаюсь Никсоном. Это было следствием того, что я родился и вырос в Европе, где государство полностью контролирует всё и вся, где семьдесят процентов населения работают на государство и где заветной мечтой каждого является работать в государственных структурах. В частности, именно из-за этого я и уехал в Соединенные Штаты. Как выяснилось, Сарджент хорошо знал Германию, поскольку у него были немецкие корни. В середине тридцатых он студентом ездил на летние каникулы в Германию, где разъезжал в кожаных штанах на велосипеде по деревням, знакомясь с немецкой и австрийской провинцией. В первое лето пребывания Сарджа в Германии, в 1934 году,
Сардж вернулся в Америку, убежденный в том, что Америка должна держаться подальше от разрастающегося в Европе кризиса. Больше того, в 1940 году он стал одним из тех, кто учредил в Йельском университете антивоенный комитет «Америка прежде всего». В числе учредителей были также его однокурсники Джеральд Форд, будущий тридцать восьмой президент, и Поттер Стюарт, впоследствии председатель Верховного суда. Тем не менее, незадолго до Перл-Харбора Сардж пошел добровольцем в военно-морской флот, в котором прослужил всю войну. Мы с ним много раз подолгу говорили по-немецки. Его владение языком было далеко не свободным, но он исполнял немецкие песни.
Семейные трапезы в доме Шрайверов были абсолютно не похожи на то, что я помнил по своему детству. Сардж спрашивал меня за обеденным столом:
— Как бы поступили ваши родители, если бы вы разговаривали так, как разговаривают со мной мои дети?
— Отец не задумываясь отвесил бы мне затрещину.
— Ребята, вы это слышали? Арнольд, повторите. Повторите еще раз. Его отец отвесил бы ему затрещину. Вот как мне следовало бы вести себя с вами.
— О, папа! — отвечали мальчишки и бросались в него куском хлеба.
Вот так они шутили за столом, и я был поражен. Первый мой ужин в гостях закончился тем, что один из мальчишек пукнул, другой рыгнул, а третий начал качаться на стуле и свалился на пол. Он остался лежать, жалобно причитая:
— О, твою мать, как же я обожрался!
— Не смей говорить такие слова в этом доме, ты меня слышишь? — строго одернула его Юнис.
— Прости, мам, но я вправду обожрался. Твоя стряпня невероятно вкусная.
Конечно, это тоже была шутка. Юнис не умела сварить яйцо всмятку.
— Радуйся тому, что тебя накормили, — отрезала мать.
Определенно, родители Марии относились к поведению детей гораздо более спокойно, чем выпало на нашу с Мейнхардом долю. Нам постоянно приказывали умолкнуть, в то время как в семье Шрайверов детей приглашали принять участие в общем разговоре. Если, скажем, разговор заходил о Дне независимости и бурных празднованиях по этому поводу, Сардж спрашивал: «Бобби, а что для тебя означает день Четвертое июля?» В семье все вместе обсуждали политику, общественную жизнь, то, что сказал президент. От каждого члена ожидали участие.
Хотя мы с Марией жили на противоположных побережьях, наши жизни быстро переплелись друг с другом. Мария приехала на мой выпуск в Университет Висконсина — после десяти лет всевозможных курсов я наконец получил диплом в области бизнеса, со специализацией по международному продвижению фитнеса. Мария как раз начинала карьеру на телевидении. Она выпускала программы местных новостей в Филадельфии и Балтиморе. Я приезжал к ней и пару раз участвовал в передаче ее приятельницы Опры Уинфри, которая тогда только начинала на балтиморском телевидении. Мария всегда выбирала в друзья интересных людей, но Опра выделялась даже на их фоне. Она была талантливая и агрессивная, и чувствовалось, что она верит в себя. Для одной из своих передач Опра пришла в тренажерный зал и занималась вместе со мной, демонстрируя своим примером, как важно поддерживать себя в форме. В другой раз мы беседовали о том, насколько важно учить детей читать и развивать в них интерес к книгам.