Вспомнить всё
Шрифт:
Макс поднял телефонную трубку.
– Помначштаба генерала Томпкинса по связи, – немедля откликнулись на том конце провода. – Слушаю вас, господин президент.
– Помнач… чего? – переспросил Макс.
– Командующий службой связи при штабе генерала Томпкинса, армия 600-1000, сэр. Нахожусь на борту «Дуайта Д. Эйзенхауэра», говорю с вами через ретранслятор на орбите Плутона.
– А, да, – кивнув, промычал Макс. – Вы там держитесь наготове, ясно? Ждите распоряжений.
Умолкнув, он прикрыл микрофон трубки ладонью.
– Послушай, Леон, – зашептал он кузену, прикончившему чизбургер и принявшемуся за клубничный коктейль, – как я приказ-то отдам? Выходит,
Звучно рыгнув, Леон постучал себя кулаком в грудь.
– Прошу прощения… Что значит «как»? Скажи слово Томпкинсу, и все дела.
– Возможно, – продолжал Брискин с экрана, – говоря с вами, я ежеминутно рискую жизнью, поскольку – давайте смотреть фактам в лицо – наш президент ради достижения целей не погнушается даже убийством. Такова политическая тактика любой тирании, а именно тирания и зарождается сейчас, на глазах у всех, в нашем обществе, подменяя собою разумное, бескорыстное управление «Уницефалона 40-Д», гомеостатической системы решения задач, сконструированной, собранной и приведенной в действие стараниями величайших умов современности, гениев, посвятивших жизнь сбережению лучших традиций нашего прошлого. Превращение всего этого в единоличную тиранию – факт, мягко выражаясь, прискорбный.
– Ну вот, – негромко проговорил Макс. – Вот моим планам и крышка.
– С чего бы это? – удивился Леон.
– Ты что, глухой? Он же обо мне, обо мне толкует! Меня величает тираном! Гос-с-споди… – С этим Макс хлопнул трубкой красного телефона о рычаги. – Опоздал я. Прохлопал момент. Как ни противно, но… дьявол, теперь все это только подтвердит его правоту!
«Положим, я-то в любом случае знаю, что Брискин прав, – подумал он, – но знают ли об этом люди, народ? Нет, выставлять себя перед ними тираном нельзя ни за что. Им ведь нужно равняться на президента, уважать его, чтить, а я… Неудивительно, что у меня в сводках „Телскана“ такой бледный вид! Неудивительно, что Джим Брискин решил дать мне бой, как только услышал о моем президентстве! Похоже, знают они, что почем, чуют, чего я стою, чуют, что Джим-Джем говорит чистую правду. Не президентского я калибра особа. Не гожусь для такого поста».
– Слушай, Леон, – заговорил он, – расправлюсь-ка я с этим Брискином все равно. Расправлюсь и сразу уйду в отставку. Таков будет мой последний президентский приказ.
С этими словами он вновь поднес к уху трубку красного телефона.
– Прикажу изничтожить Брискина, а там пускай президентом становится еще кто-нибудь. Любой, кто ни пожелает. Хоть даже Пат Нобль, или ты… плевать! – прорычал он, с трудом попадая пальцем в отверстия диска. – Эй, помнач… как тебя там! Давай, давай, отвечай! А ты, Леон, оставь мне коктейля: по справедливости, половина моя!
– Оставлю, не сомневайся, – верноподданнически заверил его Леон.
– Да что они там, оглохли? – буркнул Макс в телефонную трубку и умолк, дожидаясь ответа.
Телефон оставался нем.
– Что-то со связью не то, – сообщил Макс Леону. – На линии глухо. Должно быть, опять эти пришельцы…
Тут он заметил, что экран телевизора тоже погас.
– Да что происходит-то? Что за фокусы… кому это вдруг со мной шутить вздумалось? – испуганно озираясь, забормотал он. – Ничего не пойму!
Леон, стоически потягивавший молочный коктейль, лишь недоуменно пожал плечами в знак того, что тоже не знает ответа… однако его мясистые, вислые щеки побледнели как мел.
– Поздно, – вздохнул Макс. – Опять меня опередили, Леон. Похоже, я нажил себе врагов куда могущественней, сильней нас с тобой… и даже не знаю, кто они таковы.
Повесив трубку, он надолго умолк, замер в ожидании, не сводя глаз с безмолвного, темного телеэкрана.
– Сводка псевдоавтономных новостей, – внезапно раздалось из динамика телевизора. – Ждите начала, не отключайте приемников.
Все вокруг разом умолкли. Джим Брискин, переглянувшись с Эдом Файнбергом и Пегги, вновь устремил взгляд на экран.
– Товарищи! Граждане Соединенных Штатов Америки! – все с той же внезапностью заговорил механический, безликий голос из динамика телевизора. – Междувластие завершилось. Положение дел возвращается к норме.
Те же слова, отпечатанные на бумажной ленте, плавно прокручиваемой перед объективами телекамер в Вашингтоне, округ Колумбия, поползли от края к краю экрана. «Уницефалон 40-Д», подключившийся к коаксиальному кабелю, воспользовался законным, традиционным правом и в обычной манере прервал все другие трансляции. Звучавший из динамика голос синтезировали вербализационные агрегаты, органы речи электронной гомеостатической системы.
– Избирательная кампания немедленно прекращается, – объявил «Уницефалон 40-Д». – Это пункт первый. Резерв-президент Максимилиан Фишер лишается всех полномочий. Это пункт второй. Пункт третий: инопланетным пришельцам, вторгшимся в нашу систему, объявляется война. Пункт четвертый. Джеймсу Брискину, выступавшему перед вами…
«Вот и все», – с замиранием сердца подумал Джим Брискин.
– Пункт четвертый. Джеймсу Брискину, выступавшему перед вами на экранах этих устройств, – продолжал монотонный, ровный, точно горное плато, голос в его наушниках, – настоящим официально предписывается прекратить всякую политическую деятельность и впредь воздержаться от таковой вплоть до предъявления органам юстиции убедительных доводов в пользу отмены данного ограничения в правах. До тех пор какая бы то ни было политическая активность ему в интересах общества запрещена.
– Все, – невесело улыбнувшись Пегги с Эдом Файнбергом, объявил Брискин. – Крышка. Совать нос в политику мне с этой минуты официально запрещено.
– Запрет через суд оспорить можно, – тут же возразила Пегги. – Хоть до Верховного суда дойти! Бывало, они отменяли решения «Уницефалона», – добавила она, положив руку на плечо Брискина, но Брискин отодвинулся прочь. – Или ты не хочешь судиться по этому поводу?
– Ладно. По крайней мере, меня не лишили всех полномочий, – со вздохом откликнулся Брискин. Устал он – словами не передать как. – Я просто рад, что эта машина опять заработала, – добавил он, чтоб хоть немного ободрить Пегги. – Это ведь означает возврат к стабильности… а стабильность нам на руку.
– А чем ты намерен заняться дальше, Джим-Джем? – полюбопытствовал Эд. – Снова пойдешь на поклон к пиву «Рейнлэндер» и «Калбест электроникс», постараешься вернуться к прежней работе?
– Ну, нет, – пробормотал Брискин.
Нет, это уж точно, однако… отказаться от вмешательств в политику он просто не мог. Не мог выполнить предписания системы решения задач чисто биологически. Рано или поздно – к счастью ли, к сожалению – он снова заговорит.
«Ручаюсь, Макс тоже прежней позицией не удовольствуется: натура, как и мне, не позволит. Может, действительно опротестовать запрет? Подать встречный иск… к суду „Уницефалон 40-Д“ притянуть? Замечательный выйдет процесс: истец – Джим-Джем Брискин, в роли ответчика – сам „Уницефалон 40-Д“! – с улыбкой подумал он. – Только тут адвокат требуется хороший. Куда лучше новоявленного гения юриспруденции Леона Лайта, родственничка Макса Фишера!»