Встреча, которой не было

Островская Екатерина

– Мама, так мы будем ссориться или Нину Петровну обсуждать? – перебила ее Настя.

– А ну вас обеих! – махнула рукой Валентина Николаевна и поднялась на крыльцо, величественно проплыла мимо отшатнувшейся от нее Ворониной и скрылась в доме.

– Чего это с ней? – спросила Светлана.

– Я сегодня дома не ночевала.

– Ну и чего теперь? Ты же не девочка маленькая… – И вдруг до подруги дошло. – А где ты ночевала?

– Не скажу, – ответила Настя и повернулась, чтобы вернуться в дом Иволги…

Но потом передумала, поскольку оставлять маму в таком состоянии было нельзя, и, вздохнув, направилась в свой дом.

Валентина Николаевна лежала на кровати и разглядывала потолок. Увидев

дочь, резко отвернулась к окну, за которым кричали птицы и летели по небу облака. Настя опустилась рядом и обняла мать.

– Я тебя очень люблю. Я тебе очень благодарна за все. И если я кого-то полюбила, это не значит, что мы должны ссориться.

– Уж лучше бы кого-то, – ответила Валентина Николаевна глухо, потому что говорила, уткнувшись в подушку.

– Так получилось, – объяснила Анастасия и вспомнила: – Ты очень Севе понравилась.

– Какому? – изобразила непонимание мама, отрывая лицо от подушки. – Ах, секьюрити этому. На что он мне? Наверняка бандит какой-нибудь.

– Он бывший капитан полиции. Когда Селезнев увидел убитую Полину и вызвал полицию, именно Сева приехал с группой.

– А теперь продался… Сколько ему лет?

– Сорок четыре. Он в разводе, детей нет…

– Мне это безразлично, – сказала мать, опуская ноги с кровати. Вздохнула. – Зачем я сюда приехала?

Посмотрела на свое отражение в большом настенном зеркале, ладонью поправила прическу, обняла дочь, поцеловала и спросила:

– Ты сейчас к нему?

Настя кивнула.

– Запретить я тебе не могу, – вздохнула мать. – Хотя могу, конечно, но ты ведь все равно не послушаешь… Кстати, мне твой Рассел тоже всегда не нравился.

Глава 20

Настя проснулась от странного звука. Открыла глаза и увидела за окном расплывающуюся темно-серую предрассветную хмарь. Ливень лупил по стеклам, и через щель форточки в спальню вползала перенасыщенная влагой прохлада. Селезнева рядом не было. Она поднялась, набросила халатик и выглянула в сумрак коридора, а затем вышла из комнаты и босиком пошлепала по паркету, прислушиваясь. Где-то разговаривали, но так тихо, что было не разобрать ни слов, ни даже голосов. Говорили на первом этаже, и Анастасия осторожно приблизилась к лестнице, спускаться не стала, но перегнулась через перила. Внизу, не зажигая свет, сидели в креслах возле низкого круглого стола Селезнев и Сева.

– …Вопрос решить вполне реально, – говорил телохранитель, – дело, конечно, рискованное, но иначе никак. Другого ничего не остается: надо действовать на опережение… Два, как под кальку, убийства в твоем доме…

Сева замолчал и прислушался. Настя отпрянула подальше от перил и услышала голос Селезнева:

– Если бы точно знать, кто против нас, было бы проще, а так работать придется вслепую. Тогда в Пензе, когда я пришел к тому дурачку, тоже не был уверен – думал, просто спрошу и узнаю, что ему известно. Пытался представить, как с ним говорить буду, а он, когда увидел меня, так испугался… Все потом не так пошло. Да и Капустин, если бы при чем был, вряд ли бы прилетел.

– Мы это уже обсуждали…

– Я, пожалуй, пойду, – произнес Селезнев, – постараюсь немного поспать.

– Мы с тобой друзья? – спросил Сева.

– Друзья, – подтвердил Игорь Егорович, – у меня других нет.

– Тогда подожди немного, вместе подумаем, что дальше делать.

Разговор продолжился, но говорили уже так тихо, что Насте ничего не было слышно.

Она вернулась в постель, притворилась спящей, но когда через какое-то время рядом лег Игорь Егорович, обняла и прижалась к нему.

Он поцеловал ее и шепнул:

– Спи, все будет хорошо.

Утром в помощь Севе и Петру на двух машинах прибыли еще

пятеро охранников. Они отнесли свои вещи в гостевой домик, а потом собрались в беседке, где их проинструктировал Сева. Настя наблюдала за всем происходящим из окошка и размышляла. Уже почти два дня она живет в доме Иволги. Живет в чужом доме, спит с человеком, которого еще совсем недавно не знала и не слышала о нем ничего. А теперь он самый близкий ей человек, даже ближе, чем мама. С мамой она уже давно не живет вместе – с того момента, как окончила первый курс и решила немного подзаработать: на лето вместе с сокурсницей сняли квартирку-студию. Подружка начала трудиться в ресторане итальянской кухни, и очень скоро ее сумочка насквозь пропиталась запахом креветок. А Стрижак устроилась переводчицей в отель «Нью-Йорк палас», куда вдруг устремились русские туристы, половина которых не понимали ни слова по-английски, хотя пыталась на этом языке разговаривать. Заработанных за лето средств хватило до Рождества. А на втором курсе она познакомилась с обаятельным профессором Валентино. Анастасии даже казалось, что она любит его. Но о любви она ему не говорила, как не говорил ей ничего подобного и Рассел. Профессор Валентино только давал оценки: «Ты превосходная девушка… Ты сегодня хорошо выглядишь… У тебя прекрасная фигура…» Профессор пытался выглядеть рафинированным интеллигентом, даже в большей степени, чем был на самом деле. Он и в постели заводил разговоры о литературе или языкознании, считая, очевидно, что девушка в такие минуты более восприимчива к его откровениям.

– Знаешь, как объясняет британская энциклопедия слово «интеллигент»? – спросил он однажды, утомленный собственной страстью, и, не дожидаясь ответа, а может быть, оттого, что был уверен – ответа не последует, продолжил: – Интеллигент – это русский интеллектуал.

И засмеялся, словно только что удачно пошутил. Смеялся он сдавленно, очевидно пытаясь сдержать вырывающееся наружу веселье, а потому смех был похож на хрюканье. Настя вспомнила это только теперь и удивилась, почему не обращала на это внимания раньше и почему вообще сошлась с таким чужим человеком. Попыталась понять и удивилась еще больше: почему она вдруг вспомнила о Расселе, вспомнила сейчас, когда все ее мысли заняты другим человеком – любимым и близким, добрым и нежным? Правда, не совсем понятным. Непонятно, зачем он спустился ночью вниз и о чем беседовал со своим охранником. Настя пыталась восстановить их разговор, но в памяти всплывали лишь отдельные неясные фразы. И все равно это тревожило – тревожило потому, что любимый человек от нее что-то скрывает.

Анастасия привела себя в порядок, потратив на это больше времени, чем обычно, и уже собиралась выйти из спальни, когда позвонила мама. Валентина Николаевна суровым голосом поинтересовалась делами, хотя спрашивала об этом накануне вечером, потом возмутилась, что Светка живет с посторонним мужчиной в ее доме, хотя у нее рядом есть свой дом.

– Ты имеешь что-то против нее или против известного тебе постороннего мужчины?

– Пусть живут, – после некоторой паузы согласилась Стрижак-старшая, – я добрая, и если у них все серьезно, то пусть будут счастливы. Просто сегодня к Максиму опять полицейские приезжали, и они о чем-то долго разговаривали. А потом они его увезли.

– Его забрали? – удивилась Настя.

– Не знаю, но он сел в их машину без наручников… Забыла самое главное. Звонил твой Рассел и выспрашивал меня… Господи, забыла уже, как по-русски… Расспрашивал, да? Короче, он интересовался твоими делами.

– Так ты по его поручению звонишь?

– Очень мне надо! Но он откуда-то знает, что ты сожительствуешь с молодым олигархом, которого он почему то называет Федором Михайловичем. Впрочем, я сказала, что, во-первых, никакой он не молодой, а ему уже…