Встреча на далеком меридиане
Шрифт:
И все это время любовь стучалась в двери его жизни, моля, чтобы ее впустили. Но он не мог искренне сказать, что отвечает на эту любовь, и потому не произносил слова "люблю", хотя Мэрион его мучительно ждала. Она мужественно пыталась обходиться теми заменителями, которые он предлагал ей - нежностью и привязанностью, - но не могла скрыть, до чего ей тяжело.
– Этого мало, - сказала она как-то ночью у него дома.
– Я больше не хочу себя обманывать. Ты ко мне равнодушен, вот и все.
– Без тебя я сошел бы с ума, - сказал он, беря ее за руку.
– Ты нужна мне.
– Я нужна тебе, но ты меня не любишь, а я тебя люблю.
–
– Так оно и идет. Я только и думаю о том, как нам встретиться. Я готова на что угодно, лишь бы выкроить час или даже полчаса, а для тебя, если я могу прийти - прекрасно, а если нет - тоже ничего. Я тебя не упрекаю, - сказала она с отчаянием.
– Ты можешь чувствовать только то, что чувствуешь, но я устала, устала, устала биться головой об стену и притворяться, что в этом счастье. Мне этого просто мало.
В полумраке ее лицо белело, как будто озаренное лунным светом, который смягчил, почти стер все его черты, и только в глазах таилась глубокая жалость. Он обнял ее, стараясь утешить, но она оттолкнула его - теперь, когда ее страдание вырвалось наружу, ей все казалось невыносимым.
– Не надо меня гладить, точно я ребенок!
– крикнула она.
– Мне нужно гораздо больше, чем такая ласка.
– Мэрион...
– начал он, но она снова его перебила.
– Каким тоном ты говоришь, - сказала она, прижимая руки к щекам.
– Так спокойно, так невозмутимо!
– Ты просто не понимаешь, - сказал он мягко, - это совсем другое. Ты не знаешь, что это такое.
– Нет, знаю. Я знаю, что ты где-то далеко-далеко. Мне ли не знать, как ты поглощен своей работой?!
– Поглощен?
– спросил он и улыбнулся.
– Поглощен? Работой?.. Я мучаюсь именно потому, что работа меня не поглощает. Да, я работаю. Но я просто занимаюсь ею - и только, а этого недостаточно.
Она поглядела на него, не понимая, но он нежно взял ее за руки.
– Ну как я могу объяснить тебе, - тихо продолжал он, искренне желая облечь все это в понятные для нее слова, потому что был ей стольким обязан. Пусть она будет единственным человеком, с которым он может говорить откровенно.
– Ну, как будто ты идешь, и вдруг в тебе что-то сломалось. Никакой боли, только ужас сжимает сердце, и ты чувствуешь, что в тебе умерло самое главное. Но ты идешь дальше и мало-помалу убеждаешь себя, что все пустяки. А на следующий день обнаруживаешь, что не можешь сделать каких-то самых простых, обыкновенных вещей, потом оказывается, что тебе не по силам еще что-то. И вот через некоторое время приходится признать, что твоя первая реакция была правильна: сломалась основа. Это и случилось со мной. Я могу работать, но ужас в сердце говорит мне, что пройдет немного времени - и я сумею сохранять только внешнее подобие жизни, а потом не буду способен даже на это.
Она глядела на него широко открытыми глазами, ожидая, что он скажет дальше.
– Это пройдет, - шепнула она, когда поняла, что он кончил. То же когда-то сказала Руфь, и ему стало ясно, что и Мэрион не понимает, о чем он говорит.
– Через несколько дней или через несколько недель...
– Нет, - он решительно покачал головой, - так не будет. Я знаю. Сам собой этот процесс не остановится. Он будет продолжаться до тех пор, пока я либо не отыщу средство, чтобы его остановить, либо не увижу, что ничего сделать нельзя.
– Я люблю тебя, - сказала она.
Он вскочил и отошел в другой конец комнаты.
– Я буду любить тебя всю свою жизнь, - сказала она ему вслед.
– Я поняла это с самого начала. Когда мы встретились в первый раз, я пробыла с тобой не больше пятнадцати минут и в присутствии еще пяти человек, и все-таки я тут же отказалась от своего места и перешла работать в институт только для того, чтобы быть около тебя. Но даже сейчас между нами все та же стена, и ты не пускаешь меня к себе.
– Но ведь я только что пытался объяснить тебе, - сказал он тоскливо, почему я не способен на такое прямое и непосредственное чувство, какого ты от меня ждешь. О черт, к чему все это? Мы так усердно описываем наши собственные переживания, что даже не слышим друг друга. Ради бога, прекратим эти разговоры. Мы получаем друг от друга что-то важное, так будем довольны и этим.
– Не могу, - сказала она.
– Слишком больно. И мне надо решать, как быть с моей жизнью. Если бы нам хоть было легко вместе. Но и этого нет. Я не приношу тебе счастья. Ты редко смеешься. Ты почти не улыбаешься. Печальнее тебя я никого не встречала.
– Правда?
– засмеялся он, внезапно почувствовав, как верен этот портрет.
– Неужели я так плох?
– Да, - сказала она.
– Ты ужасен!
Не прошло и месяца, как они снова оказались в тупике. Они поехали за сорок миль в ресторан, где некому было их узнать: им хотелось создать иллюзию, что они имеют законное право быть вместе. Они танцевали, и она с удовольствием слушала музыку, но вдруг ее лицо побелело. Она стала похожа на испуганную одиннадцатилетнюю девочку.
– Не делай поворота, - прошептала она, почти не шевеля губами, - веди меня в конец зала, так, чтобы мы могли сесть.
– Что случилось?
– спросил он, прекрасно понимая, что их узнали.
– Сослуживец моего, мужа, - сказала она, притворяясь, что читает меню, но на лице ее были стыд и презрение к себе.
– Ник, - вдруг добавила она, как насчет этого приглашения в Женеву?
– Ты же знаешь, что я отказался.
– Еще не поздно переменить решение.
– Я не знаю, взяли ли они кого-нибудь другого. Кажется, нет, если ты это имеешь в виду.
– Ник, место еще не занято. Так согласись же, милый! Пожалуйста!
– Она по-прежнему не отводила глаз от меню, но в голосе ее слышалась страстная мольба.
– Если ты поедешь в Женеву, я поеду с тобой. Я разведусь с мужем. Но тебе не надо будет жениться на мне, - добавила она.
– Только, пожалуйста, поедем куда-нибудь, где мы сможем быть вместе без этой отвратительной комедии. Я ненавижу притворство, я ненавижу ложь. Мне тяжело жить с человеком, которого я больше не люблю, чье сердце я должна разбить, хотя не хочу причинять ему боль. Я хочу быть с тобой, Ник, все время, всегда. Пожалуйста, дай мне эту возможность.
Он долго ничего не отвечал, рассматривая свои руки.
– Уйдем отсюда, Мэрион. Здесь не место для таких разговоров.
Его тон был ответом на ее просьбу, и она побледнела, словно ее ударили.
– Это значит "нет", - сказала она, не шевельнувшись.
– Ты не знаешь, что означает для меня эта поездка в Женеву, - сказал он.
– Она означает два года за границей вместе. Мы могли бы съездить в Париж, в Рим, в Лондон так же просто, как ездим в Чикаго и Сент-Луис. За два года все разговоры здесь утихнут и, когда мы вернемся, все уже будет забыто.