Встреча выпускников
Шрифт:
— Нисколько, спасибо, — сказал Харриет, приходя в себя.
— Слава Богу. Сегодня не мой день. Только что было в высшей степени неприятное интервью с младшим цензором. У вас правда в пакетах было что-то хрупкое? О, смотрите! Ваш пакет открылся, и все шарики раскатились по ступенькам. Пожалуйста, не шевелитесь. Стойте там и думайте, какими словами меня наградить, а я на коленях соберу их все до единого, говоря me^a culp^a [55] каждому из них. — Он подкрепил свои слова действиями.
55
Моя
— Боюсь, что это не спасло безе, — сказал он извиняющимся тоном. — Но если вы скажете, что прощаете меня, мы пойдём и возьмём новые из кухни — настоящие — специальный поставщик и всё такое.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Харриет.
Конечно же, это был не он. Это был юноша двадцати одного года или, самое большее, двадцати двух, с шапкой кудрявых волос, спадающих на лоб, и красивым расстроенным лицом, исполненным очарования, хотя выдававшим некоторую слабость изгибом рта и наклоном бровей. Но цвет волос был правильным — бледно-жёлтым цветом зрелого ячменя, — также как и лёгкий растягивающий слова голос с манерой съедать некоторые слоги, готовый говорить на любую тему, быстрая, однобокая улыбка и, прежде всего, красивые, чувственные руки, которые ловко собирали «шарики» в родной пакет.
— Вы ещё никак не обозвали меня, — заметил молодой человек.
— Полагаю, что почти могу назвать ваше имя, — сказала Харриет. — Вы не родственник Питеру Уимзи?
— Ну конечно, — сказал молодой человек, продолжая сидеть на корточках. — Это мой дядюшка, и он гораздо лучше, чем еврейский дядюшка, [56] — добавил он, как будто поражённый печальной ассоциацией. — Мы где-нибудь встречались? Или это чистая догадка? Вы не находите, что я на него похож?
— Когда вы заговорили, я подумала, что это ваш дядя. Да, в некоторых чертах вы в точности как он.
56
То есть ростовщик.
— Это разобьет сердце моей матери, — с усмешкой сказал молодой человек. — Дядю Питера не очень одобряют. И всё же, жаль, что его здесь нет. Его присутствие в настоящий момент было бы как нельзя кстати. Но он, кажется, куда-то сбежал, как обычно. Таинственный кот-бродяга, не так ли? Я так понимаю, что вы с ним знакомы, — забыл в точности фразу о том, как тесен мир, — но сойдёт и так. И где же сейчас этот старый разбойник?
— Полагаю, в Риме.
— Вот как. Это означает, что придётся писать письмо. Ужасно трудно быть убедительным в письме, правда? Я имею в виду, когда требуется объяснить столь много, а знаменитое семейное очарование так трудно передать чёрным по белому. — Он улыбнулся ей с очаровательной откровенностью, возвращая на место последнее пирожное.
— Правильно ли я понимаю, — сказала Харриет, начиная забавляться ситуацией, — что вы хотите обратиться к лучшим чувствам дяди Питера?
— Вроде того, — сказал
— Среди чего? — переспросила Харриет, предполагая, что это должно быть последней оксфордской версией фразы о какой-нибудь гадости.
— Земляничные листья, — сказал молодой человек. — Елей, скипетр и держава. Четыре ряда изъеденного молью горностая. Не говоря об этих громадных бараках вдоль Денвера, съедаемых плесенью. — Видя, что Харриет всё ещё смотрит на него, ничего не понимая, он пояснил: — Простите, забылся. Меня зовут Сейнт-Джордж, и боженька забыл дать мне братьев. Поэтому в тот момент, как около моего имени напишут «умер, не оставив потомства», дядя Питер займёт моё место. Конечно, отец мог бы его пережить, но не думаю, что дядя Питер умрёт молодым, если только одному из его любимых преступников не удастся его укокошить.
— Это легко может случиться, — сказала Харриет, вспоминая о бандите и сломанных рёбрах.
— Ну, тем хуже для него, — сказал Сейнт-Джордж, качая головой. — Чем больше он рискует, тем быстрее ему придётся выйти на старт дистанции, которая закончится свадьбой. И больше никакой холостяцкой свободы со стариной Бантером в квартирке на Пиккадилли. И больше никаких захватывающих певиц из Вены. Таким образом, вы видите, допустить, чтобы что-то случилось со мной, это значит просто покушаться на его жизнь.
— Точно, — сказала Харриет, очарованная этим новым углом зрения на предмет.
— Слабым местом дяди Питера, — продолжал лорд Сейнт-Джордж, тщательно отделяя слипшиеся безе от бумаги, — является его сильное чувство общественного долга. Глядя на него, этого не скажешь, но это так. (Может, попытаемся скормить это карпам? Не думаю, что они пригодны для людей.) Он пока не поддаётся, упрямый старый дьявол. Говорит, что у него будет или правильная жена или никакой.
— А что если правильная скажет нет?
— Именно это, по его словам, и произошло. Я не верю ни единому слову. Почему кто-то должен отказывать дяде Питеру? Он не красавец, но он и не ослиная задница, кроме того, он богат, хорошо воспитан и имеет родословную. — Он уселся на край Меркурия и уставился в его спокойные воды. — Смотрите! Вон там громадина. Находится здесь со времён основания, если судить по наружности, — вот подплывает. Любимое домашнее животное кардинала Уолси. — Он бросил кусок огромной рыбине, которая быстро схватила его и вновь ушла на глубину.
— Уж не знаю, насколько хорошо вы знаете моего дядю, — продолжал он, — но если у вас действительно будет возможность, не могли бы вы сказать ему, что в последний раз, когда вы меня видели, я выглядел ужасно нездоровым, подавленным и туманно намекавшим на желание свести счёты с жизнью.
— Я сделаю на этом основной акцент, — сказала Харриет. — Я скажу, что вы едва могли передвигаться и фактически упали в обморок прямо мне на руки, случайно уронив все мои пакеты. Он мне не поверит, но я приложу все усилия.