Встречи на краю. Диалоги с людьми, переживающими утрату, умирающими, исцеляющимися и исцелившимися
Шрифт:
Т.: Врачи говорят, что он может годами жить в таком состоянии. Возможно, раз в несколько месяцев у него будет развиваться пневмония или другая подобная инфекция, которую можно устранить с помощью дозы антибиотиков, что позволит ему ещё шесть месяцев страдать против своей воли. Я знаю, что не хотел бы, чтобы подобное делали со мной, особенно если до этого я просил об исключении подобной ситуации.
С.: Да, конечно, ситуация сложная. И, по сути, здесь нет «правильного» решения. Важно лишь то, что вы сердцем ощущаете как правильное. Конечно, ваша мать хочет, чтобы её муж «поправился». Но поскольку этого не происходит, ей кажется, что лучшее решение в таком случае – просто поддерживать его жизнь. Безусловно, она чувствует глубокую обязанность оберегать вашего отца и заботиться о нём. Для многих
На этот вопрос каждый может ответить только самостоятельно. Однако если другой человек заявил и попросил о том, чтобы не принималось никаких «чрезвычайных мер» для продления его жизни, конечно, у него есть моральное и духовное право на принятие такого решения. Закон даже указывает, что у человека есть юридическое право на такое решение, что подтверждается самим существованием «завещания на случай смерти».
Т.: Но врач убеждает нас, что это не «чрезвычайные меры», и даже угрожает, что если мы не согласимся давать отцу антибиотики, он перестанет заниматься этим пациентом, и мой отец на сможет оставаться в больнице, поскольку мы не предоставляем ему «требуемого лечения», а значит, его нужно будет перевести в какой-нибудь восстановительный центр. Они буквально прижимают нас к стенке.
С.: Врачи разрешат вам забрать его домой?
Т.: Не знаю, но они давят на меня, убеждая «помочь своему отцу». Эта ситуация сводит меня с ума.
Мы немного поговорили о том, как два брата и сестра Тома относятся к тому, чтобы «позволить отцу умереть так, как он завещал». Сестра вместе с одним из братьев утверждали, что, по их мнению, «отцу было бы лучше умереть». Другой же брат сказал: «Как вы можете позволить отцу умереть, если, возможно, ещё есть надежда?». Том выразил мысль, что, как ему кажется, брат, который выступал за продолжение лечения отца, вероятно, больше был обеспокоен благополучием их матери, чем этим исключительно трудным положением, в котором все они находятся.
С.: Но в любом случае похоже на то, что ваша мать потеряла своего мужа – таким, каким она его знает. Возможно, стоит предложить членам вашей семьи поделиться друг с другом этим горем, чтобы с большей ясностью осознать тяжесть положения, в котором вы оказались. Возможно, мысль о том, чтобы позволить отцу умереть так, как он хочет, смешивается с мыслью о его смерти в целом. И что само стремление избежать его смерти и даже болезни вписывается в «логику», по которой жизнь – лучше смерти, неважно, какой ценой она сохраняется. Мне кажется, вам пора встретиться всей семьёй, собраться вместе и искренне проанализировать, какие чувства каждый из вас испытывает в связи с болезнью отца.
Т.: Это неплохая идея. Проблема лишь в том, что мы все живём в разных штатах, и у нас не получается находиться рядом с папой в одно и то же время… Но когда я задумываюсь об этом, мне приходится признать, что на самом деле даже между собой мы не говорим о происходящем так, как надо бы. Когда папа впервые заболел, он рассказал мне о своих переживаниях, но при этом он беспокоился о том, чтобы «беречь» других членов семьи. Я – старший из его детей, поэтому именно на мне лежит этот груз, связанный с осуществлением его воли, а также с тем, чтобы объяснить другим его решения. Я как будто начинаю торговать смертью, и это мне совсем не нравится. Я не хочу быть посредником. Будь моя воля, я бы забрал его домой и заботился бы о нём, сколько потребуется. Моя жена также к этому готова, и хотя, возможно, иногда это будет трудно, мы смогли бы справиться. Внуки любят его, и, я уверен, они также помогут заботиться о нём. Но как я могу так поступить, если отец сказал, что не хочет жить в таком состоянии? Из-за какого-то несчастного укола пенициллина я оказался в глубочайшем моральном кризисе.
Было решено, что Том устроит семейное собрание. На котором будут присутствовать все, включая их мать, чтобы «немного глубже понять происходящее и сделать это как можно скорее».
Позже этим же вечером позвонила разгневанная мать Тома: «Что за чушь вы говорите
Стивен: Я знаю, что жизнь почти не готовит нас к подобным ситуациям. По крайней мере не существует никакого очевидного ответа. Однако любовь, существующая между вами, мягким шёпотом обращается к вам из сердца – в той мере, в какой вы способны открыться ей и просто слушать, – и подскажет, как правильно поступить в этой ситуации прямо сейчас. В каждый новый миг, в каждом состоянии, в каждой ситуации возникает новая истина, и всё, что мы можем сделать, – это позволить своему сердцу откликаться на происходящее так, как оно считает нужным. И неважно, что через миг безжалостный голос вины, доносящийся из ума, возможно, будет настаивать на том, что мы «должны» поступать иначе…
Мать Тома: Прошу прощения, что вас перебиваю, но сейчас вы говорите, и я смотрю из окна на лужайку, и там идёт снег – первый за эту зиму. Фрэнк так любил первый снег. Он часто ходил на прогулку в берёзовый лес за нашим домом. Он возвращался домой, вдохновлённый «невероятной красотой мира», как он любил говорить. Но теперь он уже никогда не отправится на прогулку в лес. Ведь он не способен даже увидеть этот снег, и я не представляю, во что теперь превратилась его жизнь. И что мы делаем, когда не позволяем ему умереть. Возможно, его ожидают иные берёзовые рощи.
С.: Что ж, что бы вы ни решили делать, пусть ваше решение будет осознанным. Слушайте своё сердце, и пусть голоса ума, полные гнева и страха, предстанут перед вами в истинном свете. В таких обстоятельствах совершенно естественно, что временами гнев и смятение, вина и разочарование выходят из-под контроля. В этом даже нет ничего необычного. Однако в каком-то смысле вы имеете дело с тем же импульсом, с которым вы столкнулись в больнице, когда врачи, в силу своей вины и смятения перед жизнью, сказали: «Если вы не сделаете, как мы хотим, вам придётся уйти». Когда мы сострадаем, мы не просто забалтываем чужую боль. Это, скорее, жалость: страх боли в себе и других. Сострадание – это способность сохранять открытость сердца к страданию другого человека, какое бы ни было его проявление в вашем конкретном случае. Не существует никаких правил, облегчающих принятие этого решения, – стоит лишь довериться тому, что, как подсказывает сердце, является правильным. По существу, в этой ситуации нельзя поступить неправильно. Можно лишь с любовью встретить невозможное – так, как позволяет эта любовь.
На следующий день в полдень позвонил разъярённый Том: «Ночью кто-то решил самостоятельно дать папе антибиотики. Им наплевать, страдает он или нет, они лишь хотят, чтобы он подчинялся их желаниям».
Мы немного рассказали Тому о том, как мы работаем с пациентами, находящимися в коме. (См. «Работа с коматозными пациентами».) Мы посоветовали ему сесть у постели отца и спокойно, искренне поговорить с ним, прислушиваясь к «тончайшим шёпотам». Так он позволит своему сердцу принять настоящее, не нуждаясь в том, чтобы указывать на источник происходящего или отыскивать его причины. «Просто позвольте своему сердцу разделить с ним этот миг».