Встречи во мраке (Сборник)
Шрифт:
«Я согласен с Кантом в том,— любил повторять Эллери,— что чистый разум превыше всего. Ибо, что может постигнуть один ум, то может понять и другой».
Это была квинтэссенция его философии. Но во время расследования убийства Эбигейл Доорн Эллери был очень близок к тому, чтобы отречься от своей веры. Возможно, впервые за всю его карьеру его охватило сомнение. Сомнение не в своей философии, которая постоянно оправдывала себя, а в способности своего ума разгадать то, что задумал другой ум. Конечно, Эллери не страдал от избытка скромности.
«Я, как Декарт и Фихте, высоко оцениваю свою голову»,— часто говорил он.
Однако на сей раз в путанице событий, окружавших убийство Доорн, он позабыл о судьбе — этом беспокойном и бесцеремонном нарушителе всех привычных устоев,
Эллери размышлял о преступлении в то ясное, холодное утро в понедельник в январе 192... года, шагая по тихой улице в Восточном районе. На нем было тяжелое и длинное черное пальто с поясом, отблески солнечных лучей играли на стеклах его пенсне, трость постукивала по высушенному морозом тротуару.
Приближаясь к следующему кварталу, Эллери размышлял над волнующей его проблемой: что-то должно происходить между моментом наступления смерти и трупным окоченением. Его глаза сохраняли спокойное выражение, но трость с силой ударяла по асфальту.
Эллери перешел улицу и быстро приблизился к главному входу самого большого здания из всей группы домов. Красные гранитные ступени длинной изогнутой лестницы начинались в двух разных участках тротуара и встречались на каменной платформе сверху. Над огромной, скрепленной железными болтами двойной дверью красовалась высеченная в камне надпись: «Голландский мемориальный госпиталь».
Эллери взбежал вверх по ступенькам и, слегка запыхавшись, толкнул одну из створок большой двери.
Он очутился в тихом вестибюле с высоким потолком. Пол был из белого мрамора, стены целиком покрывала тусклая эмаль. Слева, на открытой двери, виднелась дощечка с надписью. «Кабинет». На двери справа было написано: «Приемная». Впереди, за вестибюлем, через стеклянную вращающуюся дверь была видна решетка большого лифта, у входа в который сидел старик в безукоризненно белом одеянии.
Плотный, краснощекий мужчина с тяжелой челюстью, также облаченный в белые брюки и жакет, но в фуражке с черным козырьком, вышел из кабинета и увидел Эллери, осматривающегося вокруг.
— Посещение с двух до трех,— сердито сказал он,— До этого времени в госпиталь никого не пускают, мистер.
— А? —Эллери засунул руки в перчатках глубоко в карманы.— Я хочу повидать доктора Минчена, И побыстрее!
Швейцар почесал подбородок.
— Доктора Минчена? А у вас с ним назначено свидание?
— Не беспокойтесь, он меня примет. Пожалуйста, поторопитесь.— Нащупав в кармане серебряную монету, он протянул ее швейцару.— Приведите его. Я чертовски спешу!
— Нам нельзя принимать чаевых,— печально промямлил швейцар,— А о ком я должен доложить доктору?
— Скажите, что его ждет Эллери Квин.— Улыбнувшись, Эллери спрятал монету.— Значит, чаевых вы не берете? Как ваше имя? Харон?
Швейцар выглядел озадаченным.
— Нет, сэр. Айзек Кобб, сэр. Швейцар.— Он указал на никелированный значок на своем пиджаке и удалился.
Эллери вошел в приемную и сел. Комната была пуста. Он невольно наморщил нос. Слабый запах дезинфицирующих средств раздражал чувствительную слизистую оболочку его ноздрей. Металлический наконечник трости нервно барабанил по каменным плиткам пола.
В комнату ворвался одетый в белое высокий мужчина атлетического сложения с проницательными голубыми глазами.
— Черт возьми, Эллери Квин!
Эллери, быстро поднявшись, тепло пожал ему руку.
— Что привело вас сюда? Все еще суете нос в чужие дела?
— Меня привело сюда очередное дело, Джон,— ответил Эллери,—В общем же я больниц терпеть не могу. Они на меня угнетающе действуют. Но мне нужна кое-какая информация.
— Я всегда рад быть вам полезным.— Схватив Эллери за локоть, доктор Минчен потащил его к двери.— Не можем же мы беседовать здесь, старина. Пойдемте в мой кабинет. Я всегда найду время, чтобы поболтать с вами. Ведь я уже не видел вас, наверно, несколько месяцев...
Пройдя через стеклянную дверь, они свернули налево и вошли в длинный, сверкающий белизной коридор, по обеим сторонам которого виднелись закрытые двери. Запах дезинфекции заметно усилился.
— Вот они, атрибуты эскулапа! — стараясь дышать ртом, сказал Эллери.— Неужели этот ужасный запах на вас никак не действует? Я бы задохнулся тут в первый же день.
Доктор Минчен усмехнулся. Дойдя до конца коридора, они повернули направо и зашагали по другому коридору.
— К этому легко привыкнуть. Кроме того, лучше вдыхать пары лизола, сулемы и спирта, чем массу зловредных бактерий, носящихся в воздухе... Как поживаете, инспектор?
— Сносно.—Взор Эллери омрачился.— Одно проклятое дело не дает покоя... Не хватает только одной детали... Если это то, что я думаю.
Они снова повернули и пошли по третьему коридору, идущему параллельно первому. Справа находилась глухая стена, лишь в одном месте прерываемая солидного вида дверью с надписью «Амфитеатр». Они прошли мимо двери с табличкой: «Доктор Лупиус Даннинг. Главный диагност», двери с надписью: «Приемная» и, наконец, подошли к третьей двери, у которой доктор Минчен, улыбаясь, остановился. На двери было написано: «Доктор Джон Минчен. Главный врач».
Кабинет оказался просторной, скудно меблированной комнатой с большим письменным столом. У стен стояло несколько шкафов с металлическими инструментами, сверкающими на стеклянных полках. Кроме того, в комнате было четыре кресла и книжный шкаф, забитый толстыми томами.
— Садитесь, снимайте ваше пальто и перейдем к делу,— сказал Минчен.
Опустившись во вращающееся кресло, у письменного стола, он откинулся назад и положил под голову сильные руки с большими, сильными пальцами.
— У меня только один вопрос,—заговорил Эллери, бросив пальто в кресло и зашагав по комнате. Склонившись над столом, он внимательно посмотрел на Минче-на.— Существуют ли какие-нибудь обстоятельства, могущие изменить время наступления трупного окоченения?