Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
Послушав минут двадцать, - профессор говорил о погоде на Мартинике с пациентом по имени Ксавье Аслен, - Мегре с помощью заранее припасенного клея восстановил половое покрытие. Затем немного передохнул на диване, разглядывая репродукцию картины Эжена Делакруа «Битва при Тайбуре». В который раз не идентифицировав на ней ни единого трупа, постелил ковер на место, походил по комнате, заложив руки за спину, постоял у окна. Было не так темно – небо перед завтрашним днем, днем завершающим, очистилось. Вдали чернел лес, шумно досадовавший очередному шквалу. Налюбовавшись им, Мегре сел за письменный стол и некоторое время писал. Затем сходил в спальню взял толстую книжку, вернулся к окну, раскрыл на нужном месте, прочитал:
– ...дремучий лес в мифологизированных сказаниях ассоциируется с иным миром, как правило, хтоническим. Например, русская Баба Яга живет в дремучем лесу, в избушке, как и богиня смерти у древних германцев.
Опустив книжку, Мегре посмотрел на три дуба возвышавшиеся над жилищем мадмуазель Генриетты. Затем прочитал из толстой книжки:
– ...они высятся в сакральном месте, так как дуб в индоевропейской мифологии - это дерево верховного бога громовержца (Зевса), а число «три» само по себе сакрально и может являться указанием на троичность вселенной: Небесный, Подземный и Земной мир. Возможно, это место находится в неком центре мира, где возможен контакт между этими мирами, тем более что окружающий дубы орешник также является деревом подземных хтонических богов.
Переведя взгляд на «Дом с Приведениями», Мегре вспомнил кроваво-красную шляпку Люсьен, полистал книгу, найдя нужное место, почитал вслух:
– Рассмотрим, что именно мог обозначать красный цвет. Еще в древнейшие времена человек обращал внимание, что солнце, снисходя ночью в царство мертвых и возвращаясь днем в мир живых, имеет красный цвет. Исходя из этого красный цвет ассоциируется с погребальным обрядом, поскольку путь души и ее возрождение после смерти во многих традиционных верованиях соотносился с солнцем (например, у этрусков, ацтеков, древних египтян и во многих других культурах). Еще со времен Палеолита практиковался обычай окрашивания покойников в красный цвет: видимо, чтобы уподобить их души возрождающемуся и умирающему солнцу. Подобный обычай существовал не только в Евразии, но и в Америке и Австралии, где найдены посыпанные красной охрой захоронения, возраст которых подчас датируется двадцатью тысячами лет...
– Да уж, - восхищенно произнес Мегре, вообразив Делу краснокожим. Позевав затем на взошедшую луну, посмотрел на Монику, прогуливавшуюся в глубине парка с широкоплечим господином в котелке и плотном драповом пальто, потом на химер, прилепившихся к простенкам справа и слева. В постели принялся знакомиться с тонкой книжечкой. С увлечением прочитав ее от корки до корки, взял книжицу об Афродите. Через десять минут она лежала на полу, а комиссар храпел так, что колебались занавески.
Сны ему снились один за другим. Сначала он увидел себя беседующим с другим Мегре, тот говорил, что им пора воссоединиться, чтобы двигаться дальше.
– А что я могу для этого сделать?
– спросил Мегре.
– Ты должен взойти на свою Голгофу и почить.
Мегре не успел огорчиться, потому что кто-то сзади положил ему руку на плечо. Обернувшись, он увидел Рейчел, и понял, что она – это юная Моника. Поцеловав его в щеку – для этого ей пришлось стать на цыпочки, - девушка сказала, что все будет хорошо. Потом взяла его под руку и повела туда, куда хотелось идти.
22. Дождь идет, чтобы небо стало чистым
После завтрака в одиночестве - Люка почему-то не явился - Мегре направился к профессору Перену. Покашляв на пороге кабинета – хозяин стоял у окна в прострации и заметил комиссара не сразу, - заявил, что расследование, которое он проводил неофициально, в общих чертах закончено, и потому ему хотелось бы доложить заинтересованным лицам его результаты.
Посмотрев пристально на комиссара, а потом на циферблат своей серебряной луковицы, профессор сказал, что слушание назначает назавтра, на месте происшествия, то есть в апартаментах мадемуазель Генриетты Жалле-Беллем, и пораньше, где-то часов в одиннадцать, чтобы участники не опоздали к обеду.
Комиссар Мегре с этим согласился. Затем, за желтым китайским чаем, любимым профессором - его подала Аннет Маркофф, прятавшая глаза - они оговорили состав участников. Мадмуазель Люсьен решили не приглашать - молода еще, но сошлись во мнении, что присутствие старшей медсестры Катрин Вюрмсер будет не лишним. В заключение профессор Перен сказал, потирая левое плечо, по-видимому, застуженное, что дело санатория для него превыше всего, и он надеется, что комиссар, обязанный заведению своим здоровьем, останется в рамках здравого смысла.
– В рамках здравого смысла?
– удивился Мегре.
– Я никогда их не покидал, хотя последнее время мне кажется, что иногда надо было это делать.
– Здравый смысл отдельного человека и человечества это не одно и тоже. Иногда надо совершить некое зло, чтобы достичь великой цели.
– А кто знает, что поставленная цель велика, а не есть некое зло?
– Люди будущего.
– Похоже, профессор, вы недавно разговаривали с нашим Паганелем...
– Я неточно выразился. То, что цель велика, знают люди, знакомые со всей полнотой информации.
– Понимаю. Вы ею обладаете, я нет.
– Это так. Я мог бы кое-что вам сообщить по существу событий, имевших и имеющих место в Эльсиноре, но это нарушит необходимую последовательность событий, и от этого пострадают многие люди, в том числе и вы...
Уходя от профессора, комиссар думал, что в миттельшпиле партии тот его озадачил, но отступать поздно, тем более, он, Мегре никогда не отступал.
Ему стало грустно - наверное, иногда надо было отступать, может быть, до самого отчего дома отступать, сохраняя что-то в себе, сохраняя себя. Чтобы развеять накатившую печаль, он решил прогуляться.
Моросил дождь, за оградой уныло мычала заблудившаяся корова, статуи богинь стояли индифферентно, им было все равно, что твориться снаружи, потому что внутри был бетон. Мегре постоял у любимой своей Афродиты, чем-то похожей на обитательницу «Трех Дубов». Он стоял и смотрел на богиню, родившуюся из пены, продукта бьющегося в страсти моря. Он смотрел и чувствовал, как у него внутри бьется сердце, ему вновь казалось, что он вовсе не комиссар полиции, но другой человек, совсем другой. Ему казалось, что этот другой человек, нет, не доморощенный помощник бухгалтера, другой, будущий, стоит и смотрит его глазами из своего далека на живую пену, превращенную в крепкий бетон. Стоит и смотрит, недовольно сжав губы, потому что уверен: не живое надо превращать в мертвое, а мертвое в живое. Потом комиссар почувствовал в себе еще одного человека – того, которого жизнь обратила в Мегре.