Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
– А ты миленькая, - сказал Делу, подойдя к девушке и приподняв ее подбородок.
– Небось, это о тебе в песне поется «Мне тебя сравнить бы надо с первою красавицей, что своим веселым взглядом к сердцу прикасается». Как тебя зовут?
– Мегре показалось, что теперь говорит не он, и не другой Мегре, а Делу, погибший волк, говорит, чтобы помочь или запутать.
– Люсьен, - зарделась девушка - ей никогда не читали любовных стихов, а тут такое.
– Я дочь мадам Николь Пелльтан из «Дома с Приведениями».
– Замечательно...
– Что вы имеете в виду, месье, говоря «мама плюс дочь - это просто замечательно»?
– с трудом составила вопрос бедняжка Люсьен, не веря, что речь идет об элементарном содомском грехе.
В лесу, недалеко, решительно застучал топор Садосека. Мартен, бросив неприязненный взгляд в сторону источника звука, елейно заулыбался:
– Я знаком с твоей мамой, а теперь знаком с тобой, прекрасной ее дочерью, разве это не замечательно?
– Замечательно, - расцвела Люсьен, поправляя красную шапочку.
«Грудь небольшая, а потрогать тянет. Наверное, я еще и нимфоман», - подумал Волк, прежде чем поинтересоваться:
– А куда ты направляешься?
– К бабушке!
– Люсьен не могла оторвать глаз от маминого возлюбленного, так непохожего на одурманенных наркотиками мужчин, которых она еще девочкой знала в Нидерландах и Швеции.
– Гостинцы несешь?
– Да, она приболела, а глинтвейн живо на ноги ее поставит.
– Что-то бабушек я в этих местах не встречал... ( Лицо мадмуазель Жалле-Беллем посветлело).
– Да она молодая, вот там живет, под тремя большими дубами, вокруг орешник.
– Это в «Трех Дубах»?..
– Да, месье, там.
– Подожди, подожди... Мадемуазель Генриетта - твоя бабушка?!
– Да, бабушка...
– Бабушка плюс внучка... Такого у меня еще не было, грех не поставить галочку, - пробормотал Волк себе под нос. В голове у него созрел план, и с места в карьер он принялся претворять его в жизнь:
– Знаешь, насколько мне известно, твоя бабуля - весьма романтическая натура, И потому к пирогу с курятиной и к бутылочке глинтвейна я добавил бы... я добавил бы распрекрасный букет осенних цветов. Он умилит бабушку до слез, и она скоренько поправится.
Говоря это, Делу, конечно же, улыбался. Улыбался, вспомнив, как покорил сердце романтично-сентиментальной мадмуазель Генриетты ( ярко накрашенные уста мадмуазель Жалле-Беллем тронула кривая полуулыбка).
– Мама запрещала мне сходить с дорожки. Может, нарвать с клумб?
– посмотрела Люсьен на белые хризантемы.
– Они вроде еще ничего?..
– С клумб?! Вроде еще ничего?! Да посмотри на них! Они же мечтают о компостной яме! Да... Не думал я, что девушка с такими умными глазками не понимает, что такое лесные непорочные цветы... Цветы, которые вырастают сами по себе, появляются как осеннее солнышко. Неужели милая девушка не понимает, что целительнее полевых цветов в мире нет ничего?!
Люсьен ведала, что мама обманула ее, и бабушка здорова, но ей так хотелось подчиниться этому пылкому мужчине, так сказочно прояснявшего ее сознание и чувства, мужчине, несомненно, поэту в душе. И она, кротко улыбнувшись на прощанье, побежала в лес собирать цветы, коих поздней осенью было очень и очень немного.
Проводив ее оценивающим взглядом, - ничего девочка, попка крутенькая, - Волк устремился к «Трем Дубам»...
Мегре опустил книжку. Он был недоволен - несмотря на помощь второй его ипостаси, второго Мегре, на странную помощь ушедшего Делу, его торпеда мчалась к цели со скоростью ломовой телеги. Что-то ей мешало. Что? Скептические глаза этих людей?.. Нет! Он сам что-то делает не так, сам... Делает не так, и потому то, что он им говорит, похоже на истину, как вывернутые наизнанку брюки похожи на брюки...
25. Любовь по-своему
– Что ж неплохо, весьма неплохо, из вас получиться бы замечательный лицедей - похлопал профессор в ладоши, когда Мегре замолк.
– Честно говоря, я не ожидал, что вы так прямо все прочтете.
– Продолжайте, Мегре, - сказала мадмуазель Генриетта.
– И знайте, что прямота не самый короткий путь к правде.
– Да, правда - не нож, скорее, болото, - вздохнул Люка.
– Итак, Действие третье, - Мегре обвел глазами слушателей.
– Мадмуазель Генриетта, увидев любовника, приходившего лишь в субботу, в банный свой день, бросилась ему на грудь:
– О, милый, милый, ты не дождался субботы!
– Слушай, девочка, - ответил сладострастник, вырвавшись из объятий возбужденной женщины, - я тут маленькую Люсьен по дороге встретил - цвето-о-чек! Давай, что ли, на пару сорвем?
– Ты с ума сошел, негодяй! Мало тебе, что спишь с моей дочерью?!
– на дубе, ближнем к обиталищу Генриетты, закаркал чем-то встревоженный ворон.
– Мало.
– Чудовище!!!
(Старшая медсестра Катрин метнулась с пузырьком нашатыря к мадмуазель Жалле-Беллем, понюхав, та артистично передернулась; Мегре втянул в себя как можно больше воздуха - нашатырь был нужен и ему).
Подождав пока медсестра усядется на свое место, Мегре продолжил:
– Слушай, девочка, а ведь у тебя нет выбора, - продолжал Делу гнуть своё.
– Впрочем, нет, выбор-то есть, но он называется «опять никому не нужна».
– Я уеду!
– зарыдала Генриетта.
– В деревню, в Париж, на Мартинику!
– Езжай!
– вынул из корзины пахучий капустный пирожок, принялся есть.
– Николь выставит тебя вон!
– А вот этого не надо. Смотри, теплые еще! – это о пирогах.
– Ради меня она на все пойдет - как ни крути, я - единственный самец в этой дыре.