Встретимся завтра
Шрифт:
Показывали храм, службу. Лохов сделал звук погромче, и тёплые волны песнопения потекли через него, наполняя комнату чем-то непривычным, непонятно-родным, далёким. На миг во весь экран встала перед ним икона: Матерь, склонившаяся над тянущейся к ней головёнкой сына… Лохов отрешённо глядел в телевизор, не замечая, что в этот момент забыто перекрестилась на экран тётя Маня. Иконы своей в доме у неё не было.
1990
Повести
Вера
С автобуса к дачам он пошёл не по валу, где, трескаясь да отлетая к обочине серым крошевом, местами ещё твердел старый бугристый асфальт. Потопал с
Да и сгинул он уже, теплоход. В августе ещё кое-как добирался по Воложке, мотаясь средь меляков из стороны в сторону, но не уберёгся однажды: в донный песчаный бугор влетел так, что буксир вызывали вытаскивать. А буксирами разбрасываться – это сейчас дело накладное, и речпортовские начальники рачительные на всякий случай вообще маршрут этот на треть укоротили, остановочный пункт враз перенесли на другую, поближе к городу, островную пристань.
Начали было садоводы негромко возмущаться, но им в правление бумажку с печатью прислали, объяснив подробно, что вот ежели бы дачи на острове находились, вместе с постоянными населёнными пунктами, тогда нельзя было маршрут укорачивать. Но поскольку владения ваши, так сказать, на материке, то переезжайте теперь из города на катере иль пароме в городишко левобережный, который Слободой запросто величают. А дальше – на автобусике, донельзя набитом, милости просим со своими тачками, вёдрами и прочими манатками, всего-то часок протрясётесь…
С той поры почти все «безлошадные» дачники стали с автобуса да обратно по низине ходить. Оттого старая тропа немного расширилась, ещё больше уплотнилась, и все дожди, даже долгие осенние, скатывались с неё в обочную травную путанку, как с чёрствой ладони. И никаких луж ни на тропе, ни около никогда не собиралось, любая вода исчезала, как в прорве. Хочешь – по укатанному иди, а ежели скользко – хрумти себе сапогами рядышком, по травке губчатой…
Он, может, пошел бы и по валу – куда нынче особо торопиться-то? Обратно и на вечернем, пятичасовом, рейсе уехать можно, по непривычно ранней для такого часа молодой да хваткой преддекабрьской темноте. Но нижняя дорога у посёлка выходила как раз на ту улочку, где, по словам позвонившего ему вчера домой председателя общества, живёт недавно нанятый и единственный на весь посёлок сторож – опять какой-то временный да залётный. И к нему надо было зайти и попросить, чтоб пошёл с ним вместе на участок да помог при надобности вставить стекло или ещё чего прибить, укрепить от разбойничков… А если парень нормальный и поселился надёжно, то перенести к нему, от греха, пустой газовый баллон, можно и лестницу алюминиевую, если целые они ещё там…
Вчера вечером, отужинали уже, только собрался он за телевизор засесть, и – звонок. Нина трубку взяла, охать стала да ругаться, и он сразу понял, что звонит Мироныч, и на дачах опять какая-то напасть. А какая понятно – залезли, и вопрос один теперь: много ль унесли и чего. Тут моли Бога, чтоб вообще дом не спалили… Взял и он трубку, хотя в последнее время общее растущее недовольство дачников председателем стало перекидываться и на него. Но они с Миронычем жили забор в забор, и старик всё лето вечерами подробно объяснял ему многочисленные причины растущих неурядиц с поливом, со светом и охраной, жалуясь и прося совета. И он как-то да понимал председателя, и даже защищал от крика, а то и угроз, особо ретивых поселковых долгожителей, которые лет пятнадцать назад, в мечтательную перестройку, развели здесь бурную деятельность, нахватав дополнительных соток, а то и вовсе заброшенных участков, понаставили теплиц да балаганов, а теперь не знали, как с этим добром управляться при постоянных перебоях с водой и электричеством.
«Ну чё я, Юр, сделаю, чё? Общий водопровод остановился, так пусть свои скважины бьют, кто может. Хотя вон, доцент с пятой улицы пробил, а вода через месяц кончилась. Качнёт минут двадцать и неделю ждёт потом, пока она там, внизу, опять наберётся. Оно и понятно: дырявят наобум, хоть бы изыскания какие. Теперь одни изыскания: где б зашибить побыстрей… Угрохал доцент тыщ десять, теперь бегает за этими буровиками самостийными. Так для скважин опять же энергия нужна, вручную много не накачаешь… Вот прикинь, Юр, участков реальных у нас, допустим, двести с гаком, но дач пятьдесят, считай, для общества вообще пустые, не платят хозяева годами. Да и с остальных тоже ещё поканючишь. Придёшь свет за неуплату отключить, воду отрезать, так чуть за вилы не берутся. Со счетчиками мухлюют… Понимаю я, что денег мало. На взносы мало, а на водку находят, кто и каждый день пьяный. Я так им и режу, по-флотски, мол, глотку задрай, и деньги найдутся. А в Сетях электрических, в районе, короткий теперь разговор… Я ведь, Юр, эту хренову зарплату свою в полторы тыщи год уж не беру. Хоть сварщикам бы хватало да бухгалтеру с мотористом… Сторожил тем летом сам бесплатно, ты ж помнишь, с пацанами постарше, бредень им за это давал да велосипед, они его враз ухайдокали…»
«Бросай ты это всё да садись с удочкой в камыши».
«Во-во, и ты туда же… бросай… Надо бы… Дачи! Были когда-то дачи. А тут и пароход отменили… И это в конец сезона, на вывоз самый. Со светом тоже… Хлоп, безо всякого предупреждения, и второй месяц – гори, гори, моя лучина. Да хоть бы и дали вдруг свет, так новое дело – качать воду скоро неоткуда будет. Ерик обмелел… трава… тина… А как чистить его, на какие шиши? Люди вообще звереют. Я у кандидата в губернаторы был, у сопляка этого, говорю – помоги уговорить Сети, мы к октябрю соберём долг, или сам заплати… ведь тридцать тысяч всего, мы ж про твои доходы в газете читали, на них дом двадцатиэтажный в городе отгрохать можно. Я, говорю, за тебя человек триста точно сагитирую, списки представлю. Ведь сады сохнут, огороды, цветы… А он в стульчике своём крутящемся туда-сюда поёрзывает да всё в сторону глядит, подумаю, отвечает, позвоню в Облэнерго, а вы пока пакеты с моим портретом, газеты и листовки возьмите, раздайте людям. А для молодёжи майки… штук шесть… А сам мордой урка и вокруг такие же. Да фляди какие-то бегают, курят во всех углах. Бутылки, жратва… Штаб! Бросай… А кто возьмёт? Юр, а как мы здесь начинали когда-то, помнишь, а? Не, ты тогда малой ещё был…»
«Какой малой? Десять лет почти. Я помню всё. Как домики деревянные, одинаковые, привозили на машинах… Тогда ещё пристани не было, мостки на понтончиках маленьких…»
«И теперь нету, дожились. Чё ж сделаешь… Пожили мило-весело и будя. Да… Хороший, Юр, мужик был батька твой, Николай Сергеич покойный. Культурный… не захапистый… Ровняли, помню, рельеф, участки нарезали. Чтоб там кому чуть поболе, по блату, боже упаси… После распределения, понятно, колышки обмыли маленько, и папаня твой встал на бугор, как памятник, руку по-ленински протянул и давай стихами: «Отсель грозить мы будем «меду», тут город нами заложён назло коварному соседу!..» Тогда рядом медикам ещё хотели участки давать, да не вышло почему-то. «Сельхозтехнике» отдали. Бросай… Надо ж сдать, отчитаться. Тут уж от правления остались ты да я, да Иван Василич. Ему что ль? Он на два года ещё постарше меня. Никому этот погорелый театр теперь не нужен…».
Вот такими были летние разговоры. И всё равно, как-то помимо всех пониманий, раздражение на Мироныча росло от одного ЧП до другого. И знал он, что практически не виноват человек, а всё равно зубы тискал иногда… «Нет, надо бросать всё это садоводство к чёрту, а то на людей скоро кидаться начнёшь. Была б хоть машинёшка, да не нажили… – всё чаще подумывал он, добираясь на перекладных до дачи. – И точно бросил бы, давно уж бросил, если б не дочка. Эх, Наташка… Одна у неё радость, с цветами тут возиться…»
…Трубку он взял с трудом.
– Юра, здорово! Ну чё, разбомбили деревню маленько. И твою хатку задели. У меня-то «Волчье логово», только динамитом можно. А я ведь тебе говорил, чтоб решётку на окно в домике приварить. И решётку бесплатную нашёл… Ты не волнуйся, дом не тронули, замок целый, но я всё равно открывал, глядел. В вагончик, гады, влезли, дверь целая, они окошко разбили. Не знаю чё взяли… Ты меня слышишь?
– Да слышу, слышу…
– Ну вот… Металл сметают весь. Я в «Заре» у Руслана был, заявление написал. Он обещал приехать, протокол составить, но дня через два, болеет. Мы, говорит, примерно знаем кто у вас шастал. У Мишки стойки виноградные, и те выдернули, они, оказывается, медные под краской. Я вот сто лет о том не знал, а они враз скумекали, ходят да магнитики везде прикладывают, рацынализаторы… В общем, ты с утра подъезжай, на восьмичасовом, а я после обеда прибуду, хочу в редакцию зайти, в эту… в бесплатную газету, что губернатора матит. Юр, там новый сторож у Акимыча живёт, Витька, ты его захвати. А стекло у меня можешь взять, я его вчера под орехом спрятал, тряпьём закидал… таз там старый сверху лежит. А стеклорез у Иван Василича возьмёшь, дед до понедельника не уедет. Да я на твоём месте досками забил бы на хрен окошко это, со стеклом не возился, второй раз они к тебе все равно не сунутся.