Вся правда о небожителях
Шрифт:
Илларион оценил поступок Сергея, давшего ему возможность объясниться с Настенькой наедине, хотя он готов был и при нем поставить девушку перед выбором: или я, или он! Настасья сидела на кровати печальная, не выказав радости, когда он пришел, и в его душу закралось подозрение, что подлый Сережка забрал у нее главное достояние – честь. Ну что ж, теперь она убедится в истинном благородстве, но сначала как-то нужно начать.
– Позвольте вас спросить, Настасья Назаровна, почему вы здесь?
Сейчас она заплачет, повинится,
– Разве Сережа вам не говорил?
– Нет-с. – Илларион заходил по комнате, давая понять ей, как ему это неприятно, что и на месте не устоять. – Я поставлен перед фактом. Прискорбным фактом, должен заметить, и хотел бы знать всю правду-с.
– Он спас меня от похитителей и спрятал здесь.
– Спас?! – потерялся и разочаровался Илларион. – А я хотел стреляться с Сережкой.
– Бог с вами! Из-за чего же?
– Из-за вас, Настасья Назаровна!
– Вы меня удивляете. Я-то при чем?
Он был слегка раздосадован непониманием со стороны Настеньки, но и ждать больше не хотел. Сегодня и сейчас она должна дать ответ, юноша уверовал, что ему гарантирован положительный результат, ведь Сережка на ней не женится – она ему не пара, потому как бесприданница. Поэтому он смело выпалил на одном дыхании:
– А при том! Я полагал, что он увез вас для забавы, это непростительный проступок, он должен быть наказуем. Мною-с! Потому что… я люблю вас и прошу вашей руки! Понимаю, сейчас не время, но жизнь продолжается. Слово за вами, Настасья Назаровна.
Бесприданница вытаращила глаза и кусала губы, будто он предложил ей повеситься на одном суку с ним, а она не решалась. Илларион стоял в той же позе революционера перед казнью, которую отрепетировал перед зеркалом, и ждал приговора. Настенька протяжно вздохнула, раз ему нужен ответ, делать нечего, правда, она постаралась смягчить отказ милосердным тоном:
– Вы милый, хороший, добрый, но… Вы живете в каком-то ненастоящем мире, придуманном вами, все у вас непросто, вычурно. Даже благородство, простите, ненастоящее, игрушечное. Ну, какой вы муж, Илларион? Сами посудите.
– Значит, нет! – театрально свесил он голову.
– И обижаетесь по-детски, как мальчик. Вы мне друг и будете им, но не более. Ступайте домой, вас маменька ждет, волнуется.
Он выбежал, не попрощавшись, а Настенька рассмеялась, не над ним, нет-нет, скорее от возникшей неловкости. При всем при том Илларион будто встряхнул ее, освободил от некоего гнета, сдавливающего душу, ведь он прав: жизнь продолжается. Она слезла с кровати, вышла из комнаты и нерешительно постучалась к Сергею.
– Да-да? – отозвался тот, когда же Настенька вошла, без интереса поинтересовался: – Ушел Лариоська?
– Ушел. Сережа, можно я посижу с вами?
– Садись. –
– Безделье еще скучнее, – присаживаясь, сказала она. – Я могла бы помочь вам со счетами, в гимназии училась на отличные отметки, а у мадам Беаты вела учет делам, она же очень непрактичная.
– Да? Ну, давай помогай…
Время от времени Сергей наблюдал за ней, и то, как она писала, считала, шевеля губами, находила ошибки или расспрашивала о чем либо, рождало незнакомые чувства. Он поймал себя на том, что так и просидел бы всю жизнь в этой комнате, любуясь ею, не похожей на бедовых девок, которые нравились ему раньше.
Пошел третий час ночи, а сигнала не поступало. Ночь выдалась на редкость безмятежной и тихой, что было некстати. Обычно то там, то тут собаки голос подавали, ведь в каждом особняке их множество, начиная от охотничьих и кончая дамскими капризами – мелюзгой, которая спит на подушках, как у старухи Кущевой. Сегодня город словно вымер, даже ветер не шевелил листья на деревьях. Хотя сверчки трещали наперебой, но, как ни странно, они только добавляли тревожную нотку, а не разбавляли тишину.
Зыбин, которому безумно хотелось спать (изредка он и похрапывал), находился в коляске в переулке, чтоб не маячить зря. Здесь же скучали, а то и дремали на ступеньках магазина полицейские. Наконец прибежала Марго с сыщиком и, забравшись в коляску, сообщила Зыбину:
– Адель подала сигнал, теперь будем ждать.
– Фонари я погасил, – отчитался сыщик.
– Голубчики, – повернул голову к полицейским Зыбин, – маленькая дислокация, как условились. Трогай, любезный, – приказал он кучеру.
Полицейские и коляска вывернули на совершенно темную улицу.
В то же время Кирсанов, Суров и Степан спрыгнули с ограды в парк, тотчас к ним подбежала Адель:
– Прошу простить меня, у тетки бессонница, я дала ей таблетку и ждала, когда она уснет, да ее ничто не берет.
– А остальные в доме? – поинтересовался Кирсанов.
– Спят как будто. Собакам я подсыпала снотворного. Идемте.
Преодолев парковую часть, они очутились у черного хода, Адель вошла первой и подняла с полу уже горевшую лампу, предупредив:
– Будьте осторожны, я не рискнула подсыпать снотворного всем слугам, только сторожу, чтоб забрать ключи… Я очень боюсь.
– Будьте покойны, мадемуазель, мы не подведем, – шепотом сказал Кирсанов. – Первый этаж вы хорошо знаете?
– Разумеется. Несмотря на запреты, дом я знаю, иначе и быть не может, не бывала лишь под домом.
– А есть ли на первом этаже потайные места, где вам не удалось побывать? – уточнил Суров.
– Нет, что вы. Так или иначе…
– Тогда, – перебил ее Кирсанов, – давайте осмотрим цокольный этаж.