Вся синева неба
Шрифт:
— О, ты… ты сбрил бороду.
Эмиль сам толком не знает, почему это сделал. Он начал отращивать ее год назад. После ухода Лоры. Как будто хотел спрятаться, скрыть свое лицо, защититься. Но сегодня вечером он посмотрелся в зеркало и понял, что в последнее время из-за их походов он ее запустил. Борода поглотила добрую часть его лица, и это было слишком. Он начал ее подстригать. По идее, он хотел просто освежить ее, но не смог остановиться. Все сбрил и открыл лицо. Сразу почувствовал себя голым и беззащитным, но и куда более молодым. Менее печальным. Вид у него совсем новенький, искрящийся весельем. Глаза Жоанны расширились, когда она его увидела.
— Тебе нравится? — спросил он.
Она кивнула, и он различил что-то лестное в ее взгляде, отчего даже покраснел.
— Да, Миртиль, я все сбрил, — отвечает он, спускаясь
— Женатый человек, — отзывается она с улыбкой.
Он спускается к ней и протягивает ей руку:
— Вы позволите?
Миртиль смеется, как молодая девушка.
— У вас прекрасные манеры, молодой человек.
— Всегда!
Он чувствует, как она опирается на его руку. Ей трудно подниматься по ступенькам. Что бы она ни говорила, что бы ни выказывала, — это старушка, уставшая от жизни. Они останавливаются на середине лестницы, потому что она запыхалась.
— Плохо стареть, — говорит она, тяжело дыша.
— Представляю.
— Я хотя бы в полном разуме. Больше всего на свете я боялась потерять рассудок.
Она осекается, пришибленная, поняв, что сказала. Он волевым решением прерывает этот неловкий момент:
— Совершенно с вами согласен!
Они продолжают подниматься по лестнице.
Эмиль накрыл на стол, Жоанна включила радио. Студию наполнил джаз. Каналья и Пок гоняются друг за другом между диваном и кухонным столом, путаясь в ногах у Эмиля. Миртиль сидит на диване, с шалью на плечах, с бокалом шампанского в руке (остаток вчерашнего). Она явно рада быть здесь. То и дело хихикает как девчонка. Жоанна сидит рядом с ней. Она, по обыкновению, в черном, но Миртиль одолжила ей старинный гребень, позолоченный, украшенный фиолетовым аметистом, и она заколола им свои спутанные волосы. Вещица допотопная, но Жоанне очень идет, она ведь женщина вне времени и могла бы с тем же успехом явиться из тридцатых годов прошлого века. Эмиль думает, что Миртиль сделала это нарочно, чтобы вернуть немного красок и света на лицо Жоанны. Она заметила вечный черный цвет. Она сказала это накануне, когда зашла речь о свадебном платье и косе. Я хотела немного оживить ее лицо. Она все время прячется под черным.
Ей это удалось. Сегодня Жоанна выглядит моложе, как и он без бороды.
— К столу! — кричит он, ставя дымящееся блюдо с лазаньей.
Но две женщины продолжают перешептываться и тихонько смеяться. Эмиль наблюдает за ними краем глаза, весело улыбаясь. Слышать смех Жоанны до сих пор кажется Эмилю чудом. Может быть, однажды, через несколько месяцев, он станет привычным и Эмиль перестанет его замечать. Это будет хорошим знаком, но в то же время грустно больше не видеть в этом чуда… Он откашливается и повторяет:
— К столу!
Миртиль за ужином становится сущей девушкой. Веселая, разговорчивая, она легко смеется и рассказывает тысячу анекдотов о деревне. Они приступают к десерту — салату из клубники, — когда она вдруг спрашивает серьезно:
— А как же Пок?
— Что — Пок?
— Жоанна говорила, что подыщет ему семью…
У нее озабоченный вид. Жоанна колеблется. Вопросительно смотрит на Эмиля и, удостоверившись, говорит:
— Мы возьмем его себе.
Миртиль не может в это поверить.
— Но…
— Но?
— Вы же сказали, что уедете через некоторое время…
Жоанна снова вопросительно смотрит на Эмиля, и он с улыбкой кивает.
— Мы возьмем его с собой в кемпинг-кар, — говорит она.
У Миртиль заблестели глаза.
— Это правда?
— Да, это правда!
— Вы его не бросите?
— Нет! — обижается Жоанна.
А Эмиль парирует:
— У нас теперь есть свидетельство о браке, Миртиль, мы семья!
Старушка качает головой, не понимая.
— Думаю, мы вправе усыновить котенка…
Все трое смеются. Это прекрасный вечер. Джаз, кисленький вкус клубники во рту, потеки томатного соуса на губах Миртиль, старинный гребень в волосах Жоанны и их улыбки. Правда, чудесный вечер.
2 сентября
Мама,
пишу, чтобы сообщить тебе потрясающую новость. Уже два дня я женатый человек. Не делай большие глаза и не хватайся за голову. Нет, я не сошел с ума. Жоанна очень хорошая девушка, она обещала уважать мою волю и никогда не отдаст меня в центр
Теперь, что бы ни случилось, Жоанна будет моей единственной законной опекуншей. Больше ни одна больница не побеспокоит вас моими обмороками и провалами в памяти. Я знаю, это не то, чего вы хотите, но этого хочу я, а я уже большой мальчик. Мне двадцать шесть лет, и я женат. Вдобавок через два года я умру, могу же я, по крайней мере, сам решать, какой будет моя жизнь в эти два последних года.
Маржори должна была получить мое письмо и дать его тебе прочесть (во всяком случае, я ее об этом просил). Я отправлю тебе это, как только смогу, но оно будет последним. Теперь я буду продолжать регулярно писать вам, но только в черном блокнотике, который бережно храню при себе. Жоанна обещала передать его вам, когда меня не станет. Дело не в том, что я не хочу давать о себе знать, но отправка этих писем стала настоящим путешествием (если я хочу быть уверенным, что никто меня не найдет). К тому же, смею надеяться, эти два последних письма успокоят вас и докажут, что я счастлив и жизнь, которой я живу, меня устраивает.
Пока вы не получили мой черный блокнот и мои письма, постарайтесь как можете простить меня и не держать обиды. Мое бегство и моя женитьба эгоистичны, но не больше, чем ваше желание держать меня при себе маразматиком и узником. Я вас простил. Надеюсь, что вы будете так же снисходительны ко мне. Я люблю вас, и это на всю жизнь. Эти два года вдали от вас ничего не изменят. Наоборот… Говорят, что, только расставаясь с любимыми, мы понимаем, как их любим. Будем же считать это нашим шансом.
Мама, папа, чтобы закончить на более радостной ноте, знайте, что я был красивым женихом (во всяком случае, мне так кажется). Вы гордились бы мной. Я не сбрил бороду, зато надел белую рубашку и не выламывался перед мэром. Жоанна была красива. Мне жаль, что вы никогда ее не узнаете. Таких, как она, встречаешь только раз в жизни. На ней было старинное свадебное платье с большим количеством кружев, знаете, эти допотопные платья с рукавами до запястий. Миртиль (старушка, у которой мы сейчас живем) заплела ей красивую косу. Ей не хватало только фаты, чтобы походить на настоящую невесту. И приличных туфель!
Мама, папа, я вас целую. Вы со мной. Вы всегда рядом, где бы я ни был. Не сомневайтесь в этом.
16
— Эмиль? — зовет Миртиль от телевизора.
Он рядом, поливает растения на ступеньках, ведущих во внутренний дворик.
— Я здесь.
— Сядь.
Он удивлен, но повинуется. Подтаскивает стул, заваленный рекламными проспектами, ладонью смахивает их на пол и садится.
— Только что ушла Анни…
— Я знаю.
— Она сказала, Жан нашел в Эусе велосипед, тот, что она отдала тебе. Он-де стоял в переулке… несколько дней.
Эмиль раздосадован. Он не знает, почему так озабочена Миртиль — из-за потери велосипеда или его молчания по этому поводу. Он начинает что-то бормотать, мол, ему очень жаль, он постарается снова починить велосипед, если нужно, но старушка перебивает его:
— Что случилось? Ты потерял сознание?
Он качает головой.
— Нет! Нет, это не…
— Ты заблудился?
Она гладит Каналью механически, не думая о ней. Все ее внимание сосредоточено на Эмиле.
— Да. Я заблудился. Это было в тот злополучный день, когда вы предложили сделать нам свадебные фотографии и я ушел, хлопнув дверью.
Миртиль кивает. Ее глубокий взгляд точно рентгеном просвечивает.
— Ты исчез на целый день, да?
— Да. Я… Я понятия не имею, что мог делать… Когда я пришел в себя, велосипеда не было, и я… я еле нашел дорогу к дому. Мне правда очень жаль, это непростительная рассеянность. Я, честное слово, не хотел терять этот велосипед…
— Плевать я хотела на велосипед, мой мальчик! Поэтому ты больше не выходишь из дома?
— Я…
Ему стыдно признаваться, но так и есть. После этого происшествия он выдумывает кучу оправданий, чтобы не выходить одному в деревню. Поначалу он просто ждал, когда Жоанна выйдет прогуляться, и шел пройтись с ней. Но теперь, когда она помогает подруге Анни в кафе-мороженом и занята целыми днями, он больше не высовывает носа на улицу.
— Да… Я стараюсь не выходить… Я больше не теряюсь, потому что больше не выхожу.