Вся синева неба
Шрифт:
— Я не знаю… — говорит она в замешательстве.
— Есть что-нибудь, что ты хотела бы знать, но боялась спросить?
Она еще немного медлит, барабаня пальцами по столу, спрашивает ясным голосом:
— Куда ты ходил сегодня днем после церемонии?
Это явно не тот вопрос, которого он ожидал. Он медлит немного, прежде чем ответить:
— Я пошел в Ком и посидел в церкви. Потом вернулся.
Она серьезно кивает. Он не сказал ей про письмо Лоре. Она тут ни при чем, она просто хотела оказать услугу и никогда
— Хорошо… Можешь выйти из тюрьмы.
Он бросает кубик. Через несколько минут в клеточке тюрьмы оказывается Жоанна, и он видит, как она беспокойно ерзает на стуле. Есть одна вещь, которую он очень хотел бы узнать… Почему она всегда носит черное, цвет траура? Но он не хочет ее печалить, заставлять говорить об отце, снова создавать неловкость. Поэтому выбирает вопрос полегче.
— Я заметил одну вещь…
— Да?
— Когда ты уходишь вечером медитировать или просто подышать воздухом, ты всегда делаешь это…
— Что?
— Ты поднимаешь глаза к небу и сидишь часами, глядя вверх. Почему ты так делаешь?
Эмиль слишком поздно понимает, что задал бестактный вопрос, что, наверно, спросить о черных одеждах было бы лучше. Он видит смятение на ее лице, она с явным усилием пытается сохранить нейтральное и равнодушное выражение, но уголки ее рта подрагивают.
— Жоанна, если ты не хочешь… — поспешно добавляет он.
Но она уже отвечает:
— Я знала одного маленького мальчика, который часами смотрел в небо… Его звали Том. Это был мальчик, непохожий на других. Он жил в своем мире. До него трудно было достучаться.
Жоанна грустно улыбается. Эмиль вдруг понимает, что глаза ее полны слез, но она продолжает:
— Это был удивительный мальчик. Все время рисовал…
Она останавливается на мгновение, чтобы сглотнуть:
— …рисовал синеву. Страницы и страницы заполнял синим цветом. Ничего, кроме синего. Никто не знал, рисует он небо или море. Он не говорил. И хуже всего было… что он комкал все свои рисунки. Едва закончив, мял, как будто был разочарован, недоволен, что не нашел нужного оттенка, нужной смеси синих красок. Тогда он уходил во двор и снова часами смотрел на небо. И можно было быть уверенным, что назавтра он снова напишет картину в синих тонах.
Эмиль взволнован, видя ее такой. Со слезами на глазах, но улыбающейся. Она говорит быстро, страстно, эмоционально. Такой она никогда не была. Ее не остановить.
— Педагоги прозвали его Том Блю, Синий Том. Они запретили другим детям использовать синюю краску… По моей просьбе. Она была только для него. Это была краска Тома Блю.
У нее вырывается нервный смешок, голос дрожит от волнения. Эмиль никогда не видел, чтобы она так искренне смеялась. Она, должно быть, очень любила этого маленького мальчика.
— Он был в школе, в которой ты работала? — растроганно спрашивает он.
Она взволнованно
— Да. Он был в школе. Но он ушел.
— Давно?
— В общем, да.
Она отпивает долгий глоток шампанского. Вот такая она, Жоанна, подбирает самых слабых, самых беззащитных, непохожих на других, тех, кто замкнут в своем мире или кого грозят убить… Маленький Том Блю, Пок… Да, он был прав. Она удивительная.
— И теперь ты тоже смотришь на небо?
Она кивает. Слезы исчезли в глубине глаз.
— Да. Не знаю, найду ли я когда-нибудь нужное сочетание синих красок. Смогу ли нарисовать за него синеву и подарить ее ему в тот день, когда с ним встречусь…
Эмиль тоже отпивает глоток шампанского, чтобы скрыть волнение.
— Он будет очень рад, — говорит он.
— Ты думаешь?
— Я уверен.
Они обмениваются подрагивающей улыбкой. Они разделили сейчас особую близость. Эмиль чувствует это и уверен, что Жоанна тоже это чувствует.
— Ты знаешь, куда он ушел? Знаешь, как сможешь встретиться с ним?
Жоанна сглатывает.
— Есть идейка.
Она берет кубики с доски и спрашивает, откашлявшись:
— Я могу играть?
— Конечно. Бросай кубики.
До конца игры они избегают тюрьмы, не то чтобы намеренно, но жребий решил оставить их в покое на остаток вечера. В полночь они убирают со стола и раскладывают диван. Они гасят свет, и Эмиль ничего не говорит, когда Пок и Каналья запрыгивают на постель и устраиваются у них в ногах. Сегодня праздник, думает он, и можно сделать исключение.
— Спокойной ночи, — шепчет он Жоанне.
— Спокойной ночи.
— Славный был вечерок.
— Согласна.
Наступает тишина, едва нарушаемая довольным мурлыканьем Пока. Наверняка Жоанна чешет ему брюшко в темноте. Эмиль думает о маленьком Томе Блю, покрывавшем листы синей краской… О нем и о себе. Его она тоже подобрала. Она решила сопровождать его в последнем путешествии и подарить ему свободу, выйдя за него замуж. Он тоже в их числе. Том Блю, Пок и он. Она решила дать им второй шанс. Всем троим. Она как эта маленькая церковь, которая гордо возвышается, целая и крепкая, среди развалин Кома. Она такая, Жоанна… Символ надежды посреди разоренной земли.
15
Миртиль появляется наутро, не выдержав больше. Должно быть, она считала часы, прячась вчера в гостиной.
— Ну, как прошла свадьба?
Она восторженно улыбается. Она приготовила им блинчики и крепкий чай, что вызывает у Жоанны недовольный возглас:
— Вам надо было сидеть спокойно!
Миртиль резко возражает:
— Ну нет! Не уподобляйся моей дочери! Мне и Анни хватает!
После этого она заставляет их сесть во внутреннем дворике под платаном. Эмиль помогает ей спуститься по ступенькам и устроиться с ними.