Вся синева неба
Шрифт:
— Наш.
— А вы…
Себастьян явно в затруднении. Он ломает пальцы и не решается продолжить. Но наконец все же заканчивает вопрос:
— …пара?
Эмиль улыбается, ему забавно. Только что его раздражал Себастьян и его интерес к Жоанне. Теперь у него есть подтверждение, что Жоанна очень нравится Себастьяну. Но после разговора с ней на пляже все предстает ему в ином свете. От слез стало легче. А она должна продолжать улыбаться во что бы то ни стало.
И он отвечает Себастьяну уже без всякой враждебности:
— Нет. Она классная девушка… Но мы не пара.
— А.
Себастьян отворачивается, краснея. Эмиль снова улыбается ему. Он и правда трогателен, этот Себастьян, невинный, как большое
Вечер в конечном счете оказывается приятным. Слезы как будто омыли его. Эмиль чувствует себя свежим и обновленным. Себастьян развел большой костер. Они с Жоанной завернули картошку и савойский сыр в фольгу и бросили в огонь. Потом вытащили их вилкой, и теперь все трое делят ужин. Эмиль сел рядом с Лаки, чуть в стороне от своих спутников. Пес положил голову ему на колено, клянча кусочек сыра. Пок прижался к Жоанне, держась подальше от лабрадора и продолжая коситься на него с подозрением. Потрескивает пламя, отбрасывая на землю тени.
Себастьян и Жоанна беседуют, а Эмиль слушает их, прикрыв глаза, убаюканный треском пламени. Себастьян рассказывает, как путешествовал на лодке по островам, как открывал каждый из них с течением лет. Рассказывает о птицах, о яйцах, лопающихся весной, о цветах, расцвечивающих скалы… Он говорит, а ей только того и надо, глаза ее блестят. Он понял, как разговаривать с Жоанной. Эти двое похожи.
Ночь была холодной. Эмиль стучал зубами до рассвета, хоть и закутался в спальник. Костер погас, и, несмотря на развалины, ветер все равно проникал в палатку. Жоанна, кажется, отлично спала. Она свернулась клубочком спиной к нему и не сдвинулась ни на миллиметр.
Проснувшись утром, он застает ее на пляже.
— Себастьян пошел прогулять Лаки, — сообщает она.
После вчерашнего разговора на пляже между ними возникла какая-то незримая преграда. Они разговаривают слишком вежливо, чтобы это выглядело совершенно естественно.
— Ты видела восход солнца? — спрашивает он, нагоняя ее.
— Нет. Пропустила.
Он сует руки в карманы, приосанившись. Их ноги разбрасывают песок. Небо сегодня утром низкое. Молочно-серое. В вышине снова кружат птицы.
— Как твои картины? — спрашивает он с притворно равнодушным видом.
— Мои картины?
— Ты ушла с холстами позавчера утром… Я забыл тебя спросить… Тебе удалось что-нибудь написать?
Она, кажется, понимает, что он делает усилие, чтобы сломать лед, и отвечает от чистого сердца:
— О, ничего особенного… Я попыталась написать стаю розовых фламинго.
— И?
— И они получились похожими на помесь жирафов с аистами.
Эмиль не может удержаться от смеха, и она тоже улыбается.
— Ты мне покажешь? — спрашивает он.
— Нет, не думаю.
— Я уверен, что это не так ужасно…
— Ужасно. И вообще, я займусь натюрмортами… С этого лучше начинать.
— Ты думаешь?
9 октября, 7:40
Площадь Фонтана, на каменной скамье.
В прямом эфире восход солнца над Перьяк-де-Мер
Я проснулся в 6 часов утра. Не мог больше уснуть. Голова гудит от мыслей, но мне не удается уловить ни одной. Я оставил Жоанну и Пока, спящих на матрасе, взял дневник, ручку и пошел прогуляться по улочкам Перьяка. Покидая кемпинг-кар, я хотел достать свой рюкзак из стенного шкафа и наткнулся на Жоаннину картину… Ту, на которой изображена стая помеси жирафов и аистов. Я не мог удержаться и тихонько посмеялся. Она права. Какая-то новая порода птиц-гибридов, полумлекопитающих, полупернатых. Это так мило, что мне захотелось украсть у нее эту картину, спрятать ее в свой чемодан под банкеткой, оставить себе.
— Что ты делаешь?
Эмиль вышел из крошечной ванной в спортивных шортах и футболке, с кроссовками
— Мы… Себастьян должен был показать нам дюны… — лепечет она.
— Да, я знаю. Но я хотел побегать по понтону.
Он нагибается, завязывая шнурки.
— Идите без меня.
Жоанна отвечает не сразу. Она колеблется.
— Так ты присоединишься к нам после?
Он не спешит, но, когда выпрямляется, замечает, что она разочарована.
— Хорошо, — говорит он. — Я к вам присоединюсь.
— Мы будем на пляже Дуль. В десяти минутах отсюда.
— Хорошо.
Ему надо пробежаться, чтобы проветрить голову. Он не солгал. И потом, будь он с ними или нет, Себастьян и Жоанна заведут свой вечный разговор о цветах тамариска или о чем-нибудь в этом роде… Он предпочитает оставить их вдвоем и размяться. Он начал ценить одиночество, и это его самого удивляет, но он успел узнать за первые четыре месяца их путешествия, что открывать себя заново можно бесконечно. Жоанна — живой тому пример. Преображение началось в Пиренеях, он не знает точно, в какой момент. А потом — Пок, Миртиль, свадьба… Все пошло очень быстро. Теперь у нее оживленное лицо. Она говорит, задает вопросы, интересуется множеством вещей. И даже стала рисовать! На днях она начала новое полотно и показала ему. Она нарисовала «Алхимик» и парня с собакой в лодке, устремившего взгляд на горизонт. У Эмиля слегка защемило сердце, но он улыбнулся и заверил ее, что работа прекрасная. Это правда, краски были хороши, какой-то отрадой веяло от полотна. Однако Себастьяну в лодке он предпочитает розовых фламинго-мутантов. Но этого он ей не сказал.
Эмиль бежит мелкой трусцой по понтону вокруг озера. Сегодня снова прекрасный осенний день. Себастьян говорил об индейском лете. Он сказал, что много лет не было такого октября. В кемпинг-каре им даже еще не нужно включать газовый обогреватель…
Эмиль кивком здоровается с сидящим на понтоне рыбаком и замедляет бег, чтобы топотом не распугать рыбу. Он вспоминает их первую прогулку по понтону и встречу с Себастьяном таким же утром. Он не помнит, сколько времени прошло с их приезда в Перьяк-де-Мер. Наверное, больше десяти дней. У Себастьяна один выходной в неделю. В прошлый раз, стало быть, неделю назад, он повез их на лодке на острова. Сегодня — дюны. Время пролетело с невероятной быстротой. Иногда Эмиль думает, что надо бы позвонить Миртиль. С тех пор как они расстались, прошла, кажется, целая вечность. Ему нравилось общество Миртиль, взгляд ее голубых глаз. С Миртиль у них с Жоанной было подобие семьи. С Себастьяном они просто друзья, не более того.
Он мог бы позвонить Миртиль как-нибудь вечером, не со своего телефона — он все еще боится его включать, — но с Жоанниного. Если она согласится…
Он бежит быстрее и чувствует, что сердце готово разорваться в груди. Но ему на пользу так себя тратить. Он мокрый от пота и запыхался, но ему хорошо, удивительно спокойно. Он даже решает добежать до пляжа Дуль, чтобы присоединиться к Жоанне и Себастьяну.
В нескольких метрах от пляжа он останавливается перевести дыхание, упираясь руками в колени. Надо будет снова бегать. Обязательно каждое утро. Эмиль пытается убедить себя, что сделает это, сдержит слово. Он идет медленно, переводя дух. Дюны вырисовываются вдали. Он видит Лаки, который носится по песчаным холмам, заливисто лая. Опять гоняется за чайкой. Несколько человек идут по кромке воды, кутаясь в ветровки. Обойдя ближайшую дюну, Эмиль видит их обоих. Жоанна сидит по-турецки у подножия дюны, что-то лежит у нее на коленях. Она то и дело поднимает голову и снова опускает ее к коленям. Старый гребень Миртиль поблескивает в ее волосах. Себастьян сидит рядом с ней на корточках и время от времени показывает на что-то пальцем. Эмиль понимает, что она рисует дюны.