Вся синева неба

да Коста Мелисса

Он кивает. Ему думается, что за три месяца их эскапады он видел больше закатов солнца, чем за двадцать шесть лет. Он чувствует, что ее взгляд устремлен на него, но не хочет смотреть ей в глаза. Он не сводит глаз с озера и последних алеющих бликов на воде.

— Эмиль, с тобой все хорошо?

Он предчувствовал этот вопрос. Вот почему он предпочитает избегать ее взгляда.

— Да.

Он по-прежнему не смотрит ей в глаза. Играет песком, пропуская его между пальцами. Пок подходит обнюхать его руки и, незаинтересованный,

удаляется.

— У тебя какой-то отсутствующий вид в последние несколько дней.

Ком тревоги снова набухает в груди. Зачем ей понадобилось говорить об этом сейчас? Почему она не могла подождать до завтра, или до другого дня, или вообще не спрашивать? Ему было хорошо. Он сумел унять тревогу на время, а тут она со своими дурацкими вопросами.

— Все хорошо, — отвечает он, стиснув зубы.

Ком сдавил легкие, грудную клетку, закупорил горло. Проходит несколько мгновений, и Жоанна, к его отчаянию, снова подступает с расспросами:

— Ты какой-то молчаливый и пришибленный.

Эмиль сглатывает. Боже мой, неужели она доведет его до крайности? С него станется заплакать. Ну почему он такой чувствительный сегодня?

— Что ж, мы, наверно, поменялись характерами, вот и все. Раньше я говорил за двоих, а ты не открывала рта. Теперь наоборот.

Он не хотел говорить таким сухим и резким тоном. Он злится на себя, но вынужден защищаться как может. Не хватало только разнюниться перед закатом солнца, потому что баба донимает его вопросами.

— Ты находишь, что…

Голос у Жоанны мягкий и нерешительный.

— …что я слишком много говорю?

На этот раз он не может удержаться и смотрит на нее. Порыв внезапной нежности удивляет его самого.

— Нет. Нет, Жоанна, я рад, что тебе лучше, что ты…

Он ищет слова, чертя кончиками пальцев бороздки на песке.

— Что ты снова улыбаешься… как сама сказала.

У нее все еще встревоженное лицо. Ему почти хочется взять ее за руку и успокоить, но он этого не делает. На ней нет кольца.

— Но ты, что с тобой происходит? Ты был куда счастливее, когда мы отправились в путь.

— Ты находишь?

— Да.

Он не понимает, почему она вдруг так погрустнела, пока не слышит ее шепот:

— Если ты хочешь ехать дальше один, знаешь, я пойму…

— Прекрати, Жоанна! Не говори глупостей!

— Тебе, наверно, надоело…

— Ничего подобного!

— Я же вижу.

— Что ты видишь?

— Что ты угас рядом со мной.

Он не находится с ответом в ужасе от ее слов. Произошло вовсе не это. Совсем наоборот. Он бормочет непослушным языком:

— Все наоборот, Жоанна! Ты открыла мне глаза. Ты показала мне красоту, ты…

— Наш брак, возможно, был ошибкой. До этого ты был счастлив.

Он отчаянно трясет головой. Что бы он ни сказал, кажется ему, он не сможет до конца убедить Жоанну.

— Нет. Это болезнь. Это моя память. Это…

Он

тяжело вздыхает.

— Я начинаю все забывать. Повседневные мелочи, но не только. Даже этапы нашего путешествия уже стираются из моей памяти.

Он слышит, как срывается его голос. Чувствует, как наполняются слезами глаза. Он знает, что Жоанна видит его лицо, и отворачивается к озеру, чтобы скрыть слезы. Он поклялся себе, что не будет плакать, но сейчас вдруг это выше его сил.

— Я не готов к этому… Я хочу сказать… я думал, что готов, а потом… а теперь понимаю, что нет.

Жоанна молчит, давая ему продышаться и взять себя в руки. Когда же она начинает говорить, голос ее так тих, что он едва ее слышит:

— Мне очень жаль.

Молчание длится в окутывающей пляж темноте. Солнце уже совсем село. Пок свернулся клубочком под лодкой.

— Я… Я расскажу тебе, — ласково шепчет Жоанна. — Если ты забудешь наше путешествие… Я расскажу тебе.

Он чувствует, как по щеке стекает слеза, но не утирает ее, не то Жоанна увидит, что он плачет. Он мотает головой, стараясь не шмыгать носом.

— У нас обоих есть дневники… Ты сможешь их читать и…

Она умолкает, понимая, что не это он хочет услышать. Снова повисает молчание. Им слышно, как вдалеке Себастьян готовит ужин. Звякает поставленная на землю кастрюля.

— Ты ничего не скажешь? — спрашивает Жоанна еще тише.

Слезы вот-вот хлынут потоком, и он не хочет, чтобы она оставалась здесь, чтобы видела это жалкое зрелище. Поэтому отвечает жестко:

— Ты не должна быть так добра ко мне и… упорствовать, напоминая мне все эти вещи… Потому что, как бы то ни было, тебя я забуду первой.

Он сам поражен, как зло прозвучали его слова. Ему хочется посмотреть ей в глаза, обнять ее, сказать что угодно, лишь бы забылась эта фраза, но нельзя. Она не должна видеть, что он плачет. И потом, по сути он прав. Зачем? Так сказали врачи. Давние воспоминания останутся в целости, а более свежие быстро сотрутся. Она первой исчезнет из его памяти.

Он слышит, как она встает, шепчет:

— Пойду… Пойду посмотрю, не нужно ли помочь Себастьяну, хорошо?

Он не отвечает. Еще видит краем глаза, как она удаляется, потом в глазах мутится, слезы заливают лицо и оседают солью на губах.

Прошло полчаса, может быть, больше, когда за Эмилем приходит Себастьян.

— Ужин готов. Иди к костру. Здесь собачий холод.

Он уже вытер слезы. Ему немного легче. Полезно иногда поплакать, отпускает. Себастьян, кажется, ничего не замечает по его лицу.

— Мне надо найти Пока, — говорит Эмиль.

— Где он?

— По-моему, забрался в лодку.

И действительно он находит котенка в лодке, под скамеечкой гребца.

— Это котенок Жоанны? — спрашивает Себастьян со своим неизменным любопытством.