Вся власть советам!
Шрифт:
И тут вдруг из Махно неожиданно проклюнулся тот самый «батька», который давал шороху в Гражданскую и немцам, и белым, и петлюровцам, да и красным тоже…
— А вот дулю им с маком! — громко воскликнул он, вскочив со стула и помахав в воздухе пальцами, сложенными в кукиш. — Дулю и этим байстрюкам из Центральной Рады, да и немцам, и всем прочим дулю, если они пойдут против трудового селянства.
— К тому же, товарищ Османов, — успокоившись и сев снова на лавку, хитро улыбнулся Махно, — я с хлопцами все подозрительные личности у нас в Гуляй-поле разоружил еще в августе, когда там у вас в Петрограде генерал Корнилов власть захотел взять. Все у них отобрали подчистую: и винтовки, и охотничьи ружья, и револьверы, и шашки. Часть из этого оружия мы раздали селянам,
Сказав это, Махно снова налил всем по рюмке.
— Ну, товарищи, выпьем за советскую власть, чтоб пришла она к нам навсегда и была к селянину доброй.
— А вы полагаете, что оружие снова может понадобиться? — спросил я у Махно, опрокинув рюмку. — Ведь Центральную Раду мы на днях разогнали к чертовой матери, а других врагов пока не видать.
— Эх, товарищ Османов, — вздохнул Махно, — да кто ж свое добро отдаст-то вот так, запросто! Пока эксплуататорские классы сидят тихо, помалкивают, боятся, что народ, осерчав, может их и на вилы поднять. К тому же, как я слышал, вы в Петрограде не очень-то миндальничали с врагами революции. Из пулеметов покрошили всех, кто на нашу советскую власть поднялся.
— Да, было дело, — сказал молчавший все это время, но внимательно слушавший наш разговор Железняков, — сам в этом деле принимал участие. И вот что я скажу тебе, дорогой Нестор Иванович, с этой контрой оказались вместе и некоторые наши товарищи, которые в революции искали не свободу для пролетариата и крестьянства, а власть над трудовым народом, желая спалить нашу страну и наш народ в пожаре войны подобно вязанке хвороста. Так что оказались они в одной компании со всякой сволочью и вместе с ней получили то, что заслужили.
— Да, строго там у вас, — крякнув, махнул батька рукой, — только, может быть, и правильно вы там в Питере поступили. Значит, товарищ Сталин крепко держит вожжи в руках, не дает врагам советской власти на дыбы вставать. За то, что вы разогнали к чертям собачьим эту поганую Центральную Раду — большое вам от нас спасибо. А то чего придумали — заставлять людей на какой-то мове разговаривать. Приезжал тут один из Киева, выступал в Екатеринославе. Говорил, что, дескать, прошу обращаться ко мне не «товарищ», а «шановний добродию». Что же это получается: я, не владея своим родным украинским языком, должен был уродовать его так в своих обращениях к окружавшим меня, что становилось стыдно… И я поставил себе вопрос: от имени кого требует меня этот пан из Киева такую ломоту языка, когда я его не знаю? Я понимаю, что требование исходит не от украинского трудового народа. Оно — требование тех фиктивных украинцев, которые народились из-под грубого сапога немецко-австрийско-венгерского юнкерства и старались подделаться под модный тон…
Махно нахмурился, выпил рюмку водки и, зацепив вилкой кусок сала, стал яростно его жевать. Я смотрел на него и думал, что вряд ли Нестор Иванович в этой истории усидит на месте и будет тихо и спокойно крестьянствовать в своем Гуляй-поле. Наверняка авантюрная натура потянет его на приключения. Опять он начнет войнушки — сначала местную, а потом и поболее… Не признает товарищ Махно золотой середины — все его на крайности тянет. И попрет он с нас. В той истории он поднялся на боях с немецкими оккупантами и кукольной армией гетмана Скоропадского. В этой ни немцев, ни гетманцев уже не будет. И придется нашим ребятам валить его к черту, ну ни к чему нам разные там «батьки» и «атаманы». Жаль, очень жаль, если это произойдет… Очень способный он товарищ, при правильном употреблении много пользы принести сможет.
И я решил — а не попробовать ли нам, воздействуя на авантюрную жилку в характере будущего батьки, привлечь его на нашу сторону?
— Нестор Иванович, — спросил я его, — а как у вас со временем? Это я к тому, что если вы не против и если ваше присутствие в Гуляй-поле не такое уж и обязательное, то не хотели бы вы взять своих хлопцев и прокатиться вместе с
Махно задумался. Крепко задумался. По глазам было видно, что ему и хотелось, и кололось. Видя его внутреннюю борьбу, ну не самурай он, не монах даосский, я не стал на него напирать, дал дозреть, так сказать. Да и до весны, пока от мороза земля тверда, как камень, делать селянину дома нечего.
— Давайте, товарищ Махно, — сказал я, — выпьем еще по одной на посошок да пойдем отдыхать. Поздно уже. Утро же вечера, как известно, мудренее. А завтра, когда будем собираться в путь-дорожку, вы нам и скажете свое решение. Как вам такое — годится?
Махно задумчиво кивнул, а потом, разлив остатки водки по рюмкам, чокнулся с нами, выпил, вытер усы и позвал супругу.
— Настасья, — сказал он, — постели людям, пусть отдохнут — им завтра в дальнюю дорогу… А потом приходи сюда — советоваться будем…
6 декабря (23 ноября) 1917 года, поздний вечер.
Одесская губерния, станция Выгода.
Полковник Бережной Вячеслав Николаевич.
Для одесских властей, которых тут насчитывалось как минимум две, а может, даже и три или четыре — точно никто сказать не мог, — наше «явление Христа народу» должно быть абсолютно внезапным. Ждут нас со стороны Запорожья, именуемого пока Александровском, ну, а мы, как нормальные герои, идущие в обход, провели свои эшелоны из Житомира обратно через Винницу, Шепетовку и Вапнярку и готовы нагрянуть на Одессу совсем с другой стороны, внезапно, как снег на голову.
Еще больше мы должны удивить румын. Несколько часов назад эшелон с механизированным батальоном капитана Рагуленко на станции Раздельная свернул в сторону Кишинева, и завтра утром в Бухаресте узнают, что мы внезапным ночным набегом взяли под контроль Бендеры и большой двухъярусный железнодорожный и пешеходный мост через Днестр. Засевшим в Кишиневе сторонникам «Великой Румынии» будет сделан шах. Лиха беда начало.
Стоит заметить, что во время движения нашей бригады по Украине, особенно после практически бескровного взятия Киева, к нам потоком повалили добровольцы. Причем шли к нам не только сбитые с толку революцией офицеры из разлагающейся русской императорской армии, но и пробольшевистски настроенные солдаты и унтер-офицеры. Всех их уже успели достать национально озабоченные придурки вроде Петлюры и Винниченко. Иногда к нам присоединялись целые отряды, как ни странно, сохранившие дисциплину и относительный порядок воинских частей. И если из Петрограда в поход на юг выступило чуть менее двух тысяч бойцов, то сейчас в нашем подчинении было примерно пятнадцать тысяч штыков и до двух тысяч сабель, шесть бронепоездов и уже успевшая перебазироваться в Киев эскадра воздушных кораблей. Нам надо было уже где-нибудь притормозить и приступить к переформированию этой аморфной массы в что-то вроде отдельного корпуса Красной гвардии.
И вот, накануне нашего прибытия в Одессу, вечером, наш штабной эшелон остановился на железнодорожной станции со странным и немного смешным названием Выгода. Именно там Михаил Васильевич Фрунзе собрал военный совет. Кроме меня и наркомвоенмора присутствовали исполняющий обязанности начальника штаба генерал-лейтенант Деникин и начальник разведки бригады генерал-майор Марков. Пригласили также и командующего кавалерией генерал-лейтенанта Михаила Романова. Он командир с боевым опытом, воевал в этих краях и мог подсказать верное решение по тому или иному вопросу.