Вторая кожа
Шрифт:
— Но я ни в чем не виновата! — закричала Маргарита. Она переводила взгляд с Кроукера на Форреста и наконец взмолилась: — Лью!
Кроукер, сдирая с себя остатки латексных накладок, сказал:
— Вед, что ты делаешь? Они убили ее водителя...
— Телохранителя, — возразил Форрест. — Чем, ты думаешь, занимается эта дамочка?
Детектив шагнул к Веду:
— Они застрелили сидевшего рядом с ней человека и собирались то же самое сделать и с ней. Ни один суд присяжных не вынесет Маргарите обвинительный приговор. И ни один окружной прокурор не станет предъявлять ей обвинение в убийстве. По закону она имеет право защищаться, если ее жизнь находится в опасности. Это называется «самооборона».
— Если ты уже закончил, позволь мне тоже высказаться.
— Как же, жди!
— Послушай, Лью, у меня имеется официальное предписание возбуждать дела против оставшихся семей, а она — одна из Гольдони!
— Тут нет никакого дела, это фарс! — ответил Кроукер. — Правительство ведет двойную игру, а тебя используют в качестве козла отпущения.
На могучей шее Форреста вздулись жилы.
— Я сказал, убирайся к черту и не стой у меня на пути!
Кроукер сделал еще один шаг к Форресту и, понизив голос, произнес:
— Ради Бога, Вед, сними с нее наручники. Ей тут такое пришлось пережить! Бэд Клэмс похитил ее вместе с дочерью.
Глаза Форреста сверкнули недобрым огнем.
— Убирайся, или, клянусь Богом, я арестую тебя вместе с этой дамочкой.
Протянув руку, он дернул за цепочку наручников так, что Маргарита была вынуждена сделать шаг вперед.
— Мам!
— Спокойно, детка, — попытался удержать ее Пол, но Фрэнси вырвалась и, подбежав к Форресту, горячо заговорила, размахивая руками.
— Да уберите же ее от меня! — взревел Вед.
Опередив федеральных агентов, Кроукер подхватил девочку и прошептал ей на ухо:
— Перестань, ни к чему хорошему это не приведет.
Фрэнси плакала на груди Лью, уткнувшись лицом в его плечо. Он понимал, что сердце Маргариты разрывается на части. «Интересно, приходилось ли ей когда-нибудь оказываться в роли арестованной? В любом случае, — думал Кроукер, ей ни за что на свете не хотелось бы, чтобы это произошло на глазах у ее дочери». Шатаясь, Маргарита послушно вышла вслед за Форрестом.
Николас услышал далекий шум. Он нарастал, постепенно превращаясь в странную мелодию, которая показалась ему знакомой. Где-то он уже слышал ее. Это была пьеса Рихарда Вагнера «Песнь Земли».
Подобно ныряльщику, поднимающемуся из глубины, он ощутил непреодолимое желание глубоко вздохнуть, попытался сделать это, но ничего не вышло — легкие отказывались работать. Тогда, сконцентрировав психические силы, он хотел открыть глаз тандзяна, но что-то мешало, сковывало, как паутина, ему никак не удавалось найти кокоро, центр всего сущего. Разум Николаса застыл, как муха в янтаре. С великим трудом ему удалось выстроить логическую цепочку мыслей и открыть глаза. Вокруг себя он увидел пустую комнату и испугался. До его сознания дошло, что он висит вниз головой. Наискосок, у противоположной стены, на цепи висел Микио Оками. Рядом с ним стояла капельница, подсоединенная к его левой руке: Повернув голову, Николас увидел, что такая же капельница стоит рядом с ним, в его вену медленно вводится та же самая жидкость, что и Оками. Повернувшись в другую сторону, он увидел третью цепь и капельницу, но человека там не было.
— Оками-сан, — прошептал он. Сердце его тяжело билось.
Никакого ответа.
— Оками-сан! — позвал Николас громче.
Кайсё открыл затуманенные глаза, несколько раз поморгал, как сова, очутившаяся на дневном свету.
— Линнер-сан, — тяжело вздохнул старик, еле ворочая языком. — И ты попался в эту ловушку.
— Не отчаивайтесь и не теряйте надежды, — сказал Линнер. — Мы выберемся отсюда.
Оками посмотрел на него таким взглядом, что по спине Николаса пробежала дрожь.
— Всех нас ждет смерть, — медленно проговорил кайсё. — Наш единственный долг — сделать так, чтобы она не была бессмысленной.
— Мы не умрем, мы спасемся, — убежденно произнес Николас.
Микио Оками попытался улыбнуться.
— Пусть смерть не будет бессмысленной, — тяжело прохрипел кайсё, и глаза его закрылись в новом приступе оцепенения, вызванном наркотиком.
— Оками-сан!
Ответа
Снова зазвучала мелодия «Песни Земли», и Николас осознал, что в комнате кто-то есть. Этот человек двигался, что-то делая руками, и не переставал напевать себе под нос. Потом обернулся, посмотрел прямо в лицо Линнера и поднял его голову за волосы.
— Как чувствуем себя? — Он поправил капельницу. — Нравится в нашей берлоге?
Бледный свет, сочившийся откуда-то сверху, осветил лицо говорившего, и Николас узнал в нем Мика Леонфорте.
— Это и есть «Тенки», где твой отец плел свои паучьи сети вскоре после войны, — ухмыльнулся Мик. — Да, тебе пришлось совершить целую одиссею, чтобы очутиться здесь. — Он поджал губы в притворном сочувствии и покачал головой. — Жаль только, что в отличие от Одиссея у тебя не было доброй богини-советчицы. — Он широко развел руками. — Ты останешься здесь, пока я буду совершать бескровный захват власти в твоей обширной империи. — Он погладил Николаса по щеке. — О эта сладкая месть!..
Внезапно голос Леонфорте изменился, стал несколько напыщенным, он заговорил как оратор:
— Должен признать, ты отлично поработал. Ты соединил деньги и власть, вовремя проглотил компанию «Томкин индастриз», рискнул перейти от производства компьютерных чипов к аппаратному обеспечению, волоконной оптике, продвигая свои изделия на всех доступных тебе рынках сбыта. И, наконец, венцом твоих достижений стал проект Трансокеанической киберсети. — Он кивнул. — О да! Ты действительно отлично поработал. Почти так же хорошо, как это мог бы сделать я, не будь и вынужден прятаться в тени, чтобы не попасть в лапы закона. — Мик захохотал. — Какого закона? О чем это я? Ведь закон — это я сам! — Он отпустил волосы Николаса. — Однако ты переборщил. — Он кивнул в сторону Оками: — Ты подпал под влияние этого дедушки и его страхов. Защищая его от возможного нападения, ты почти на два года выпал из деловой активности «Сато». Это слишком много в наше-то время. Черт возьми, ведь в твоем деле даже двухмесячное отсутствие — непозволительная роскошь. Ты утратил деловое чутье, выпал из деловой орбиты, потерял способность прогнозировать события. — Он снова усмехнулся, возясь с капельницей. — Ники-малыш, ты сам выставил свое слабое место напоказ, и я не преминул вонзить в него зубы, как и подобает хищному животному, каковым я являюсь. И все шло хорошо, но... — Мик нахмурился. — Должен тебе сказать, что-то мне все время мешало. Знаешь, между нами существует что-то общее, некая связь. Почему? Наши отцы тоже были связаны между собой, играя жизнью друг друга и принося друг другу ужасные несчастья. Совсем как мы с тобой. Я много раз спал с твоей бабой, и ей это нравилось, что бы она ни говорила тебе. — Он прищелкнул пальцами. — И это не просто слова! — Мик повернулся, чтобы взять портативный магнитофон. Вставив кассету, нажал на клавишу воспроизведения и поднес аппарат к уху Николаса. — Вот, послушай-ка сам...
Николас старался отключить свое сознание, не воспринимать звуков, доносившихся из магнитофонных динамиков, но его организм, уже отравленный наркотиком, не подчинялся. Ему пришлось выслушать все стоны, вздохи, нежные слова, сказанные шепотом, медленно нарастающую агонию страсти и вскрик наслаждения. Был ли это голос Коуи? Нельзя было ответить на этот вопрос утвердительно из-за искажений на пленке. К тому же его разум был затуманен действием наркотика. И все же такая возможность существовала, а этого было уже вполне достаточно для Мика.