Вторая любовь
Шрифт:
— Есть кто-нибудь дома? — поинтересовался мужской голос.
Кто бы ни пришел, его невозможно было разглядеть за гигантской композицией из белоснежных цветов, которую посетитель держал в руках — каллы, тяжелые ветки усыпанных распустившимися цветами орхидей, тюльпаны, огромные пышные розы, лилии, нарциссы, туберозы, ирисы, амариллисы, гиацинты, пролески, «царские кудри» и пионы.
— Мисс Харлоу ушла, — отозвалась Венеция с негритянским акцентом. И театральным шепотом обратилась к Дороти-Энн: — Не видно ни шариков, ни плюшевых мишек. Хватай скорей, пока не унесли.
В палату вошел
— Судя по всему я привез уголь в Ньюкасл [8] , — мрачно сказал он, разглядывая батарею цветов, выстроившуюся на подоконнике.
— Вы не привезли уголь в Ньюкасл, — рассмеялась Венеция, — если только не припрятали где-нибудь плюшевого мишку.
— Никаких медведей, — поклялся Хант, подняв правую руку. — И никаких шаров.
— Слава тебе, Господи. — Негритянка встала, освободила место в центре подоконника и попросила Ханта передать ей гигантский букет. — Послушайте, я собираюсь сбегать вниз и выпить чашечку кофе. Вам что-нибудь принести?
8
Соответствует русскому «приехать в Тулу со своим самоваром».
Дороти-Энн и Хант покачали головами.
— Можете нагреть мне местечко, — обратилась Венеция к сенатору, подхватывая свою сумку и выплывая из палаты.
— Должен заметить, что мисс Флуд сама деликатность, — заметил Уинслоу, усаживаясь в кресло и стараясь не смять складку на брюках.
— Именно так, — согласилась Дороти-Энн.
— Она выглядит как манекенщица, — сказал Хант.
Свет, льющийся в окно и бьющий из ярких ламп, мог изуродовать кого угодно, но он позволил ей по-новому взглянуть на Ханта. Ее недавний знакомый выглядел еще лучше, чем запомнилось Дороти-Энн. Освещение на вечере лишило его природного здорового вида и свежести лица.
Он был в самом расцвете сил, и каких!
Хант выглядел моложе своих тридцати пяти благодаря упругой коже и хорошему цвету лица. Темно-голубые глаза и кривая ухмылка выражали юмор и озорство, а явственная сексуальная привлекательность заставляла вас вспомнить об апельсинах и серферах. Этакий парень, с которым хорошо отправиться босиком погулять по пляжу, брюки закатаны, ботинки связаны за шнурки и перекинуты через шею. Его выбеленные солнцем волосы наверняка пахнут свежестью. А на губах ощущается привкус страсти.
— Венеция стала одним из главных открытий Эйлин форд, — ответила Дороти-Энн. — Десять лет назад она украшала собой почти каждую обложку журнала «Вог».
Женщина нахмурилась, сообразив, что мистеру Уинслоу давно пора бы отвести глаза. Не считая Фредди, она не могла припомнить никого, кто бы так выдерживал ее взгляд. После задумчивого молчания, Дороти-Энн вновь заговорила:
— Откуда вы узнали, где меня найти?
— Это легко. Городок небольшой. Газеты полны вами, тут и открытие отеля, и то, что самолет вашего мужа пропал без вести. На страницах светской хроники каждый день сообщают о вашем здоровье.
Она склонила голову к плечу.
— Я как-то сомневаюсь, что вы из тех особей, кто читает светские
Хант фыркнул.
— Я нет, этим занимается мой помощник. Просто на тот случай, если там появится мое имя и необходимо будет внести ясность по поводу содержания.
Ее голос прозвучал сухо:
— А тут и я. Вдруг выпрыгнула со страницы.
Слабая улыбка тронула его губы.
— А тут и вы, — кивнул он. — Как вы себя чувствуете? Дороти-Энн состроила гримасу.
— Как я выгляжу?
— Честно говоря, неплохо.
— Лжец! Я выгляжу дерьмово, и вы это знаете.
Он засмеялся. Сверкнули белоснежные зубы.
— Ну и что? В больнице никто не выглядит наилучшим образом.
Хант замолчал и торжественно взглянул на нее. Куда-то исчезли легкая непринужденность и шутливая улыбка. Их сменили нежная серьезность, настойчивый взгляд, словно он изучал ее, всю целиком, с задумчивым выражением.
Дороти-Энн вдруг почувствовала себя неуютно. «Что это он так на меня глазеет? Лучше бы ему этого не делать. Я ведь знаю, что выгляжу как ободранная кошка».
И тут она осознала, что одеяло сползло с ее груди, и Хант разглядывает ее ночную рубашку. Это было одно из романтических одеяний с оборочками. Его явно заинтересовала не бельгийская вышивка. Нет, сенатора точно не это интересовало. Его внимание привлекли округлости ее груди, подчеркнутые высокой талией в стиле Империи. Из скромного выреза выполз жаркий румянец, затопляя ее лицо.
Дороти-Энн вдруг захотелось, чтобы Хант ушел. Его присутствие слишком волнует. С одной стороны, Уинслоу не просто привлекательный мужчина — вне всякого сомнения, он самый красивый мужчина, когда-либо виденный ею. С другой стороны, уровень тестостерона в его крови слишком высок, чтобы при нем чувствовать себя комфортно.
И еще один решающий аргумент — его несчастливый брак.
Все в Ханте кричало: Н-Е-П-Р-И-Я-Т-Н-О-С-Т-И. Она просто сойдет с ума, если заведет с ним какие-нибудь отношения. Жизнь и без того достаточно сложна.
«Фредди, — напомнила Дороти-Энн самой себе, — мой Фредди, пропавший без вести…»
На нее навалилось чувство вины, и она немедленно отвела взгляд от Ханта. Молодая женщина быстро подцепила на вилку еще один кусочек пирога, просто чтобы занять себя. Ее рука дрожала, и она заметила, что кусок упал, только когда ее губы коснулись пустых зубцов.
— Черт! — ругнулась Дороти-Энн, оглядываясь. — Я бы не смогла быть более неловкой, если бы даже постаралась!
— Вы его уронили. Подумаешь, большое дело, — Хант чуть привстал и, достав утерянный кусок из простынь, протянул его Дороти-Энн.
Она посмотрела на него и протянула было руку, но потом замешкалась. В этом простом жесте сквозило нечто очень интимное. Женщина быстро отдернула руку и решительно покачала головой.
— Нет. — Ее голос звучал низко и чуть дрожал.
Они оба поняли, что скрывалось в этом нет — категорическое заявление о нежелании какого-либо сближения. Это положило конец любой возможности отношений между ними, пусть даже самых невинных и вывело ее из пределов его досягаемости.