Вторая мировая война. Ад на земле

Хейстингс Макс

«Вся жизнь вашей мамы, – писал ему отец, – сосредоточена на тебе и Энтони. С самого момента твоего рождения главным для нее стало твое здоровье, счастье и благополучие. И сейчас инстинкт подсказывает ей те же мысли, так что нет надобности объяснять тебе, как ее подкосила разлука с вами обоими. Таковы же и мои чувства: я с ужасом представляю себе трудности, опасности, мучения, которые, скорее всего, выпадут на вашу долю. В то же время у меня нет сомнений в необходимости этой войны. Победа нацистов означала бы привольную жизнь для узкого круга избранных немцев, а все остальные под их властью погибали бы и душой, и телом. Вы с Энтони способствуете освобождению мира от этой напасти, и хотя как отец я бы желал, чтобы вы оказались как можно дальше от кровопролития, я преисполнен гордости за то, что вы делаете и что вам предстоит свершить. Мама и я посылаем вам нашу горячую любовь

и благословение и молимся о вашем здравии и счастливом возвращении. Отец»⁵⁶.

Понадобится более четырех лет, чтобы семья Маккормик вновь воссоединилась, и такая разлука постигла в ту пору десятки миллионов семей. Чаще всего причиной становилась мобилизация или добровольный уход в армию, однако перемещения и расставания происходили и в силу других причин: половина населения Великобритании за годы войны сменила место жительства. Кого-то эвакуировали, освобождая их дома для военных, чей-то дом был разрушен, большинство призвал долг службы. Значительная часть бельгийского рыболовного флота выходила в море из порта Бриксхем в Девоне, а многие датские рыбаки обосновались в Гримсби, графство Линкольн. В других областях Европы насильственное переселение принимало гораздо более жесткие формы. Например, в январе 1943 г. английская медсестра Глэдис Скиллетт родила ребенка не на одном из английских островов Ла-Манша, где она жила до войны, а в маленькой немецкой больнице в Биберахе. Глэдис в числе 834 жителей оккупированного немцами Гернси отправили в сентябре 1943 г. в рейх, и остаток войны они провели в лагере. Всего с Гернси собирались вывезти не 834, а 836 человек, но немолодой мэр и его жена, родом с соседнего острова Сарк, перерезали себе вены. Миссис Скиллетт на всю жизнь сохранила дружеские отношения с женой немецкого солдата, которая лежала с ней в одной палате: они обе почти одновременно родили здоровеньких сыновей⁵⁷.

Бьянка Загари растила двух детей, но в декабре 1942 г., когда начались американские воздушные налеты, семье пришлось бежать из своего зажиточного неаполитанского дома. Все четырнадцать человек, включая родителей, зятьев и невесток, племянников, служанку и гувернантку, обосновались в отдаленном и бедном регионе Абруццо, сняли два дома в деревне в долине Сангро, куда добраться можно было только пешком. И там они жили безо всяких удобств, но в октябре 1943 г. бомбы настигли их даже здесь: всего в 30 км от их убежища завязалась битва под Монте-Кассино, одно из самых ожесточенных сражений между немецкой армией и союзниками на территории Италии. Загари с детьми бежала из деревни в толпе крестьян; когда они взбирались в гору, какой-то мужик на грубом местном диалекте, едва понятном горожанке, сообщил Загари, что большинство ее родичей погибло: «Синьора, десять упокойников вашенские». Она записывала: «Наступил рассвет, на гору карабкаются еще люди из Сконтроне, все насмерть перепуганы и все сообщают мне ужасающие подробности: кто видел оторванную руку, кто ножку, две косички с красными бантиками, тело без головы»⁵⁸.

Ее муж Рафаэль уцелел, но потерял почти всех своих родных. Спасшиеся несколько недель ютились в горных пещерах, осваивая навыки, о которых Загари прежде не имели и понятия: разжигали костры, сооружали примитивные убежища, практически не получая помощи от местных, которых волновала собственная участь, а к горожанам крестьяне не испытывали особого сочувствия. «Каждую мелочь приходилось выпрашивать, словно милостыню». Когда немцы их все-таки обнаружили, всех мужчин увели на принудительные работы. «Одного схватили, когда он пытался выкопать из-под развалин свою мать». После многих месяцев таких страданий Загари сумела спуститься с гор вместе с обоими детьми и сохранив при себе шкатулку с драгоценностями. Какой-то немец на грузовике сжалился над ними и подвез до Рима. «Мы въехали через ворота Сан-Джованни. Я будто во сне очутилась: дети спокойно гуляли, играли с нянями. Война – словно далекий гул. Все спрашивали, откуда мы такие явились. Никто не мог взять в ум, что мы из Сконтроне, там погибло девять членов нашей семьи. В отеле «Корсо», где швейцар узнал нас и постарался помочь, кто-то из постояльцев заявил, что не станет селиться в этой гостинице, если тут будут принимать таких оборванцев, как мы».

Богатство Загари избавило их от худших лишений. Большинство итальянцев такого подспорья не имело. Морозной зимой 1944 г. болезни и недостаток еды и топлива погубили множество гражданских, в первую очередь детей. Осиротевшая мать вспоминала: «Вдруг моей девочке стало плохо. Врач поставил диагноз: колит. Смерть наступила после пяти часов неописуемых мучений. В доме стоял пронзительный холод, Джиджето [муж] побежал и купил

бутылки, чтобы налить в них горячую воду. Я положила малышку в нашу постель, обложила бутылками, прижала ее к себе. “Джиджето! – взмолилась я. – Сантина не умрет!” Но она умерла». Многие люди, чьи дома были разрушены или кого попросту выгнали из домов, вернулись к первобытному существованию в горах. Пережившая это девочка описывала: «Холод и сырость пещеры пробирали до мозга костей. Мама съежилась в углу, прижимая к себе трехмесячного братика. Она велела мне спуститься в город и позвать врача. Я бежала как заяц, но его не оказалось дома, он был у подесты, чей сын тоже болел с высокой температурой, как и мой брат. Наконец, доктор появился и выписал мне рецепт, но не поделился лекарствами, которые у него имелись. Он обещал прийти к нам, но, пока добрался, братик уже умер. Мать в отчаянии говорила: “Мой малыш умер, потому что я ничего не ела и молоко у меня испортилось”. Она – лишь одна среди миллионов»⁵⁹.

Люди, выселенные из домов, эвакуированные и согнанные с привычных мест, большую часть войны провели в напряженном ожидании: ордеров на вселение, визы для выезда или въезда в страну, возможности бежать из опасного места, разрешения тронуться в путь. Розмари Сэй, англичанка двадцати одного года от роду, сумевшая ускользнуть из немецкого лагеря в Виши, на много недель застряла в Марселе с такими же беженцами: «Грустно было видеть, сколько ума и способностей растрачивается зря в этих бесконечных отсрочках. Будущее становилось все мрачнее. Кто получил все-таки визу, кого схватили, кто, положившись на удачу, укрылся в сельской местности. Каждого отлучившегося ждали с нетерпением, но, если он не возвращался, о нем вскоре забывали»⁶⁰.

Украинского подростка Стефана Куриляка немецкие оккупационные власти отправили на Запад, работать на фермеров в Австрийских Альпах. Он попал в семью набожных католиков Клаунцеров. При виде своего нового работника фрау Клаунцер расплакалась, и украинский паренек, сам не зная почему, прослезился вместе с ней. Потом ему объяснили, что сын Клаунцеров только что погиб на Восточном фронте. Одними губами фрау Клаунцер повторяла фразу, которую даже Стефан при своем скудном немецком мог понять: «Гитлер – плохой. Гитлер – плохой». Со Стефаном обращались хорошо, по-доброму. Он работал на семейной ферме и неплохо жил там до конца войны. Хозяева просили его и потом остаться с ними на правах члена семьи, но он отказался⁶¹.

Далеко не ко всем судьба оказалась настолько благосклонна. Четырнадцатилетний польский еврей Артур Познанский вернулся однажды в октябре 1942 г. в гетто города Пиотрков со стеклодувной фабрики, где работал вместе с младшим братом Ежи, и ему сунули в руку скомканную записку от матери: ее, как и многих других, отправили в концлагерь. «Нас увозят. Помоги тебе Господь, Артур! Мы ничем не сможем тебе помочь, и что бы ни случилось, присматривай за Ежи. Он совсем еще ребенок, больше у вас никого нет, будь ему и братом, и отцом. Прощай!» Артур, до слез растроганный, твердил: «Да, я буду о нем заботиться! Я все сделаю!» А потом спросил себя: «Но как? Я одинок и беспомощен». Конец войны мальчики встретили в разных концентрационных лагерях, за сотни километров друг от друга, но чудом остались живы, а все остальные в их семье погибли⁶².

Англичане перенесли шесть лет скудного снабжения по карточкам и периодических массированных бомбардировок. Ночные отключения света угнетали также психологически. И все-таки жизнь на островах под руководством Черчилля была куда лучше, чем на Континенте, где правили бал насилие и голод. Британия, как и США, была защищена от непосредственного соприкосновения с врагом морем, здесь сохранялась какая-никакая личная свобода и даже благосостояние. А привилегированные британцы и вовсе не утратили своих привилегий. «Вот еще что необычно в этой войне: люди, которые не хотели в нее влезать, так и не были вовлечены»⁶³, – отмечал впоследствии писатель Энтони Пауэлл.

Разумеется, не были вовлечены только представители узкого социального слоя. За неделю до Дня «Д», когда 250 000 молодых англичан и американцев готовились к броску на Атлантический вал Гитлера, Ивлин Во записал в дневнике: «Проснулся полупьяным и с толком провел утро: сперва подстригся, потом сверял цитаты в Лондонской библиотеке, которая все еще не приведена в порядок после бомбардировки, навестил Нэнси [Митфорд, в принадлежавшем ей книжном магазине]. За ланчем снова напился. Поехал в “Бифштекс” [клуб], в который я недавно записался, потом в “Уайт” [тоже клуб], еще портвейна. В алкогольном дурмане добрался до Ватерлоо, сел на поезд до Эксетера и большую часть пути проспал»⁶⁴.