Вторая молодость любви
Шрифт:
— Сашенька, не учиняй допрос, это так на тебя не похоже. Могут два мужика, которые не виделись десять лет, потрепаться без свидетелей? Вон Татоша и то, стоит появиться Лильке, сразу — шмыг в свою комнату и дверь закрывает. Обыкновенный мужской разговор старых друзей.
Генрих пришел к шестьсоткоечному корпусу, который студенты окрестили крокодилом из-за зеленоватой окраски здания и его непривычной высоты на фоне старых клиник, за десять минут до назначенного Митей времени.
Митя уже ждал его.
Они решили не заходить в помещение, чтобы никто не мешал их разговору, а пройтись в сторону Новодевичьего монастыря.
— О чем будет треп, о великий и неповторимый автор капустников? — с несколько напускной и деланой беспечностью спросил Генрих.
— Помнишь, несколько дней назад ты сказал, что мы поговорим, если возникнет необходимость?
— Конечно, помню, — ответил Генрих.
— Ты не находишь, что такая необходимость уже возникла?
— И да, и нет…
— Может, расшифруешь свою формулировку…
— Пожалуй, да, хотя я связан обещанием ничего тебе не говорить. Но меньше всего мне хотелось бы выглядеть в твоих глазах подлецом. Видишь ли, я сделал предложение Татоше, а она отказалась выходить за меня замуж. Вот все, что я могу сказать.
Митя сглотнул, остановился, не зная, как реагировать на новость.
— Ген, скажи мне честно, она объяснила тебе причину своего отказа?
— Ни единым словом, — ответил Генрих.
— Но ты мог потребовать объяснений, — взволнованно заметил Митя.
Генрих улыбнулся, с горечью сказал:
— По какому праву я должен у нее что-то требовать? Я объяснился ей, прости, что не просил по всем правилам у отца руки его дочери. Она сказала, что любит меня, но замуж выйти не может.
— Так и сказала? Не может? — переспросил Митя.
— Именно так, слово в слово.
— М-да…
— Митя, — Генрих взял его за руку, — пожалуйста, скажи мне теперь ты: разве ты не знаешь разгадки такого поведения?
— Догадываюсь, но сказать ничего не могу. Это ее жизнь, это ее решение. Я был бы только рад, да что говорить — счастлив, если бы этот брак состоялся…
— Спасибо, Митя, на добром слове. А Сашенька?
— Муж и жена — одна сатана. Но что мы? Это проблема Татоши. Даю тебе честное слово — я ничего не могу изменить, не могу повлиять на нее, к сожалению.
— Я бы хотел увидеть ее, — нерешительно проговорил Генрих и взглянул вопросительно на друга, словно просил у него разрешения.
— Конечно, — с готовностью отозвался Митя. — Завтра воскресенье, вот и приходи к обеду.
У него мелькнула робкая надежда, что встреча может изменить решение дочери.
Они повернули обратно и молча, медленным шагом дошли до «крокодила».
— Что ж, спасибо за приглашение. А теперь надень на себя улыбку — как-никак тебе вести капустник, — посоветовал Генрих.
В воскресенье Митя поднялся рано и как ни старался не шуметь, а все же разбудил Сашеньку.
— Ми-итя, побойся Бога… ну куда ты в такую рань? Поспать не даешь… — не открывая глаз, проворчала Сашенька.
— На рынок, за бараньей ногой. Ты же знаешь, солнышко.
— Мог бы чуть попозже поехать…
— Чуть попозже ничего не купишь — рестораны и шашлычные все задние ноги разбирают.
— Купишь переднюю… — вяло протестовала жена.
— Давай-ка спи, о преимуществе задней ноги перед передней поговорим позже.
— Что значит «перед передней»? Там еще одна пара ног? Их всего шесть, как у насекомых? — таким же сонным голосом поинтересовалась Сашенька.
— Я хотел сказать — «по сравнению с передней», спи! Нашла время для стилистических изысканий.
Сашенька хихикнула и свернулась калачиком. Митя нагнулся, поцеловал ее и вышел из спальни.
Танька еще не проснулась. Ее натура жаворонка за время беременности дала сбой — постоянно хотелось спать, кажется, никогда прежде она так много и крепко не спала, несмотря даже на все ее тревоги и беспокойства.
Проснулась она только в полдень, вышла в халатике на кухню. Там стояла ваза со свежими фруктами.
— Все мытое, — сказала Сашенька, — можно есть. Папа уже успел сбегать на рынок. — Она обняла дочь, поцеловала. — Доброе утро, Татоша.
— Доброе утро. Пойду умоюсь, а то снова спать хочется. — Танька сладко потянулась и ушла в ванную.
Митя читал в гостиной вчерашнюю газету, которую не успел еще просмотреть: утром встречались с Генрихом, потом снова разговоры, вечером капустник в честь двадцатилетия выпуска… Жизнь бурлит, а что в мире делается, приходится узнавать с опозданием. Он усмехнулся себе под нос: «Дома такие проблемы, единственная любимая доченька черт-те что творит, а меня волнует, что происходит в НАТО и в ООН… Однако пора заняться бараньей ногой, время поджимает», — подумал он и вышел на кухню.
Шпиговать чесноком баранью ногу и запекать ее в духовке всегда было его прерогативой, и делал это Митя виртуозно, не подпуская к плите женщин. Их участь была гарниры, закуски, салаты и все остальное.
Танька завтракала и, увидев, что отец занялся готовкой, насторожилась:
— У нас сегодня праздник или что?
— Или что, — ответил отец. — Пальчики оближешь!
— Предполагаются гости? Вы ничего не говорили, — допытывалась она.
— Просто Генрих придет на обед, — ответила Сашенька.
— Генрих? — Танька вскочила. — Почему меня не предупредили? Я же тоже член семьи, могу иметь собственное мнение!
— Собственное мнение по поводу чего? Обедать ли нашему другу у нас? Прости, но я отказываюсь понимать тебя, — рассердился Дмитрий.