Вторая надежда или байки электрика
Шрифт:
– Здрав будь, Антон Генрихович!
Хмурый мужик в камуфляже, поставив ногу на колесо лениво игрался с ножом: подкидывая и ловя его за лезвие. В машине звучал шансон и время от времени из салона прорывался дружный хохот, но Стамеев намётанным глазом различил у одного из пассажиров торчащее дуло. АК-47 он мог опознать где угодно - годы в армии не пропьёшь. И факт сей добил окончательно: заявившись с дружинниками без предупреждения, начальник охраны губернатора явно что-то хотел. Ветеран Афгана и множества более мелких точек, офицер в отставке по кличке Батя просто
– Приветствую дорогих гостей!
– расплылся в улыбке хозяин.
– Как Всеволод Арнольдович? Как сами живёте?
– Живём как-нибудь...
– резким движением воткнув нож у ног, Батя выпрямился.
– Подарок у нас тебе.
– Подарок?
– Он самый. Выгружайте!
– рявкнул гость.
Боковая дверь открылась и из машины выбросили тело. Человек упал лицом вниз, но вопроса жив он, или мёртв даже не ставилось: на затылке того, в волосах со спёкшейся кровью, зияло пулевое отверстие. На спине измазанного бушлата белела крупная надпись: 'Стамеевка'.
– Твой?
– носком сапога повернул Батя голову.
– М-мой, по всей видимости. Натворил чего?
– Стамеев съёжился.
– Я номера не вижу...
– Ща исправим.
– бывший афганец с силой толкнул тело. Развернувшись, мертвец широко раскинул руки, и хозяин усадьбы вздрогнул: на бирке чёрным по белому было написано: 'СТ-237Х'. Тот самый, что называла Алевтинка. Стало быть, нет больше жениха?
Батя тем временем мягко и как-то по-кошачьи оказался рядом. Приблизив вплотную небритое лицо, прошептал в самое ухо:
– А знаешь, что случилось?
Стамеев не двигался, замерев. Если холоп провинился, зацепив чьи-то интересы, дело могло кончиться плохо. Эти ребята шутить не умели, и олигарх отлично это знал. Трясущимися губами он пробормотал:
– Н-нет.
– Через твой ход, Антон Генрихович, прошёл гость. Незарегистрированный.
Стамеев побелел.
Насладившись эффектом, Батя обошёл застывший соляной столб, зайдя с другой стороны. Всё так же вкрадчиво прошептав в противоположное уже ухо:
– И ушёл обратно. Тоже, через твой личный ход. Смекаешь, Антон Генрихович? Чем пахнет?
Стамеев не шевелился. Прекрасно понимая, куда тот клонит. Раскрытие кому-либо способа перемещения каралось смертью без каких-либо вариантов. Причём смертью как тайну раскрывшего, так и всех близких. В памяти жил и всегда будет жить случай, как сын бывшего соседа притащил сюда подружку. Просто побаловать красотами да поскакать на лошадях по отцовским угодьям. Сам он не видел, но говорили... Смерти, какую приняла вся родня, включая девчонку не пожелать самому лютому врагу. Имение же соседа просто сравняли с землёй, распродав всех людей. Он сам, Стамеев выкупил тогда по дешёвке немалую часть. А там, в привычном мире, семья якобы сгорела в пожаре вместе с городским особняком. И он лично присутствовал на похоронах, прикладывая платок к глазам и отлично зная, что гробы закапывают пустыми. Потому как настоящие могилы безвременно усопших находились здесь.
Удар по плечу вывел его из обморочного состояния:
– Да расслабься ты, Антон Генрихович.
– Батя хохотнул, выдернув из земли нож.
– Случайный то пассажир, не ссы. Его и ТАМ возьмут с минуты на минуту, а этот...
– он указал на мертвеца, - Просто поговорил. Ты не при чём, мы знаем...
– пряча лезвие в ножны, процедил сквозь зубы тот.
Щелкнув застёжкой ветеран похлопал себя по поясу, вновь став серьёзным. Внимательно оглядев белого как мел Стамеева, Батя добавил вполголоса:
– А о рудничке твоём серебряном, что у речки... Мы тоже в курсе, имей в виду. Треть отстёгивать от того, что уносишь не забывай, хорошо?
– указал он пальцем вверх.
И, подмигнув, ловко вскочил на сиденье. Мотор немедленно затарахтел, и уаз начал сдавать назад.
А из дома уже доносился протяжный женский вой. Жуткий в своей беспомощности и одиночестве - так плачут только те, кто искренне любил и ждал домой. Но Антону Генриховичу было не до того. Проводив взглядом машину, он подозвал Андрея:
– Рюкзак забирать не стану.
– Как так, барин?
– изумился управляющий.
– А куда ж...
– Доставишь с поклоном Губернским. Сегодня же!
– Понял, Антон Генрихович, - поклонился тот.
– Сделаем. С этим что?
– Похоронить, что ещё-то?
– изумился Стамеев.
– Хочешь, себе оставь на память. Лошади готовы?
– С утра ещё.
– Тогда поехали.
Направившись к конюшне, Стамеев никак не мог отделаться от протяжного плача, что доносился из сеней. Голос тоскливо выл, навсегда провожая своего убитого Ваню. Вспомнив, как Алевтинка стонала под ним, он нахмурился. Притворства он терпеть не мог и вдвойне не выносил, когда обман касался себя. Выходило что женщина, плачущая именно так развела недавно его, Стамеева, как последнего лоха? Потому как настоящий мужик её - вон он лежит, к гадалке не ходи.
И когда он, по дороге уже к электрической будке спешивался у кирпичного строения, то сказал провожающему Андрею:
– Алевтинку на молочную ферму отправь. Сегодня же.
– Не помрёт с непривычки? Домашняя ведь она, а на ферме тяжко да и зима идёт...
– управляющий покачал головой.
– Холод там лютый!
– Делай что говорю да не спрашивай!
– Стамеев бросил тому поводья.
– Когда ждать?
– виновато поклонился Андрей.
– Как всегда: в пять с лошадью. В субботу. Пшёл прочь!
Дождавшись, пока топот копыт исчезнет, лысеватый толстый мужчина оглядел железную дверь в пулевых отверстиях, сокрушённо покачав головой, затем достал из кармана ригель. Чуть провозившись с дверью с трудом отпер новенький, недавно вкрученный замок.
Щелкнув щеколдой на пружинке и проверив, мужчина перекрестился три раза (считая, что верить в Господа вовсе не зазорно, тот поступал так всегда перед проходом). Затем, зажмурившись, шагнул в распахнутую дверцу с нарисованной тройкой.
Темнота надвинулась вплотную и гул стал ярким свечением. А десятки солнц, сойдясь вместе, отгрохотали и стихли.