Вторая надежда или байки электрика

Смакотин Станислав

Девка сладко прильнула к нему, выпустив посуду и распрямив стан. Повела плечами, и пёстрая вышиванка скатилась к поясу, обнажив высокую грудь с острыми сосками.

Ни громкие стоны Алевтины, ни распахнутая настежь дверь, за которой один раз мелькнуло бородатое лицо управляющего, его не волновали. Покряхтывая и сладко пыхтя, толстяк двигался всё быстрей, вжимаясь ладонями в податливое тело. Дойдя до пика тот клокотнул горлом и, схватив девку за волосы пригнул к полу, уронив на колени.

Через две минуты, наблюдая за собирающей посуду красавицей, он блаженно

нежился в кресле. Всё вокруг его устраивало и соответствовало вкусу: и простой, кедровый потолок с резьбой по углам - совсем не сравнить с каким-то 'евроремонтом', пусть и самым изысканным. И вырезанная по личным чертежам мебель, тоже из кедра: грубая на первый взгляд, простая... Но именно то, что ему хотелось: крепкая и надёжная. Даже камин в углу соответствовал тайным пожеланиям: простецкий, с каменными медведями по углам. Медведей он вообще уважал и чтил - зверь не простой и лютый. И потому стены украшали головы трёх лично заваленных им косолапых, а ноги приятно ласкала раскинутая по полу шкура...

Алевтинка неосторожно брякнула тарелкой, и он перевёл взгляд на неё: красавица на загляденье! Среди всех дворовых она выделялась особой женственностью: точёное лицо, высокий лоб, стать не как у других. Добавить сюда пару шмоток из бутиков, да стервозности... Той самой, женской, что так кружит головы мужикам - выйдет породистая элитная сука. Жаль только, что читать не умеет даже... Родители её, он знал - из интеллигенции, тех ещё, что первопроходцы. И лишний раз убеждался, что генетика вовсе не лженаука. Совсем, не лже... Наблюдая за её суетливостью, тот решил нарушить молчание:

– Вытрись!
– указал он на салфетки.

Та испуганно метнулась, неосторожно рассыпав всю стопку. Охнув, начала собирать упавшие, позабыв об испачканном лице. Ему это понравилось:

– Что тебе привезти? Когда снова буду?

Девка вздрогнула, зардевшись пунцовым и едва не выронив поднос. Удержав равновесие застыла посреди комнаты, подобно изваянию.

– Давай, давай, не стесняйся...
– улыбнулся мужчина.
– Что хочешь? Брошь? Помаду?

Неожиданно его осенило:

– А хочешь, духи привезу?

Идея с духами понравилась. Конечно, Алевтинка мылась в бане вчера, готовясь к его приходу вместе с другими девками, а запах свежего тела ни с чем не сравнится, но... Но он уже решил и даже знал, что именно выберет.

Девка между тем явно собиралась, но стеснялась что-то сказать.

– Барин...
– наконец решилась та.
– Можно просьбу?

– Давай.

– Я... Мы... Мне можно замуж?
– выпалила та, зардевшись до невозможности.

– Замуж?..

Неожиданный поворот пришёлся ему не по вкусу. Улыбка махом сползла, превратив блаженное лицо его в строгое и совсем неприветливое.

– Да, барин, замуж! Антон Генрихович, кормилец вы наш!
– та неожиданно рухнула на колени.

По лицу Алевтинки побежали обильные слёзы, и оттого он весь сразу сжался в своём кресле. Послеобеденный отдых стал теперь безнадёжно испорченным, превратившись в пшик.

На короткий миг ему почудилось,

что речь о нём и что эта дворовая начнёт умолять сейчас его, Стамеева о браке. Но лишь на миг - такой дурой та, конечно же, не являлась. Брезгливо глядя на девку, тот уточнил:

– Кто жених?

– Иван, из лесорубов!

– Номер?

– Триста двадцать семь ха!
– выпалила та с надеждой, перестав плакать.

Как он ни напрягал память, как ни старался - вспомнить такого не мог. Номер, как и профессия говорили лишь, что Иван тот трудился в бригаде по отвалу леса, относился к низшему уровню работников и ходил в холопах - буква 'ха' гласила именно о таком статусе. Формально отношения людей в усадьбе не запрещались и в брак мог вступать кто угодно и с кем, но на практике он, Стамеев давно ввёл порядок утверждения им лично. Так оно верней: и люди ближе, и он в курсе.

– Я подумаю.
– сказал он.
– А теперь пшла прочь!

Алевтинка сорвалась с места, засверкав пятками.

– Управляющего позови мне!
– крикнул он вдогонку.

Через минуту высокий бородач тихо вошёл в комнату. Прикрыв дверь отбил поклон, как положено и в ожидании остановился:

– Доброго утра, барин!

– И тебе, Андрей. Всё видал?
– Стамеев погрозил пальцем.

– Как можно, Антон Генрихович...
– бородач снова поклонился.

Хитрые глазки, впрочем, говорили обратное. И хоть Стамеев отлично видел бороду того в процессе, зла на него не держал: управляющий слыл отличным распорядителем и держал усадьбу в узде. Не жалился с людом, не панибратствовал: когда требовалось нещадно наказывал и сёк, проще говоря - дело своё знал отлично.

– Ладно, смотри у меня, стервец... Рудник как?

– Трудимся, Антон Генрихович, добываем. Пять кило за неделю вынули.

– Записи с собой?

– Конечно, барин.
– и Андрей уважительно положил тетрадь на стол.

Вникать в цифры Стамееву не хотелось, и потому он поднялся, застёгивая штаны.

– Серебро приготовил?

– А то... Рюкзак в сенях.

– Буду через неделю, чтоб накопал не меньше!

Застегнув ширинку, толстяк как раз собрался распорядиться об Алевтинке, но лай собак на улице отвлёк:

– Кого принесло? Узнай!
– подойдя к окну, приказал он.

– Сейчас, барин...

– Рюкзак прибери!
– кинул он вдогонку.

Шаги Андрея протопали по дому, послышалась возня в сенях, затем входная дверь хлопнула... Стамеев наблюдал, как фигура управляющего пробежала через двор, остановившись у ворот. Приоткрыл глазок, тот посмотрел наружу... После чего сразу кинулся подымать засов. Отсюда хорошо виделось, как Андрей старается и спешит, и значить сие могло одно: едут те, кто главней самого барина. И хозяина усадьбы этот факт почему-то совсем не порадовал. Выматерившись вволю, Антон Генрихович кинул взгляд в зеркало и поспешил во двор, изобразив на лице радушие доброго хозяина. Через ворота, распугивая домашнюю птицу, уже въезжал уаз с характерной эмблемой. Гневить же таких гостей не следовало ни разу.