Вторая попытка
Шрифт:
– А чьи это стихи? – задал обдуманно-целенаправленный вопрос Купец, не без оснований опасавшийся, что следующим на очереди отвечающих окажется он, и пытающийся таким, уже апробированным, способом оттянуть момент неизбежной расплаты за злостно невыученный урок.
– Шекспир в переводе Маршака. Девяностый сонет. Что-то не так?
– Не знаю, – капризным тоном избалованного поэтическими шедеврами знатока молвил Купец. – Может, это и Маршак в переводе Шекспира, а может, наоборот, Омар Хайям в переводе Ходасевича…
– Нам, Брамфатуров, переводы без надобности! Ты нам оригинал давай, а мы сравним, Шекспир это или Саят-Нова, – не скрывая скепсиса заслуженного шекспироведа, распорядился Чудик Ваграмян.
Биологичка в полной растерянности хлопала глазами, дивясь на невероятное
Брамфатуров между тем, не входя в препирательства, покладисто выдал то, что назвал 90-м сонетом, на языке оригинала:
Then hate me when thou wilt, if ever, nowNow while the world is bent my deeds to cross,Join with the spite of Fortune, make me bow,And do not drop in for an after-loss.– Hate – значит «ненавидеть», – включилась в диспут Маша Бодрова. – Что-то я не заметила в твоем переводе никакой ненависти…
– Это не мой перевод, это – Маршака. Но если тебе, Маша, необходима ненависть, то есть перевод Кушнера, в котором она присутствует.
Уж если так – возненавидь скорей,Покуда мир навис свинцовой тучей…– Врет твой Кушнер, нет там никаких туч! – радостно прервал чтеца Седрак Асатурян. – Туча по-английски cloud, а это слово в оригинале отсутствует!
– Правильно Седрак говорит, – вмешался будущий калифорнийский обыватель Артур Гасамян, – нет там никаких туч, а есть смерть на кресте…
– Так я и знал! – вскричал Ерем в негодовании. – Опять этот Брамфатуров нас за нос водит!
– На каком еще кресте! – пришла в себя Вилена Акоповна. – А ну прекратить безобразничать! Брамфатуров, это все ты виноват! Не смей отвлекаться! У нас урок биологии, а не литературы… и даже не физики, – мстительно ввернула Антилопа. – Или ты отвечаешь, что ты знаешь о почковании «во-вторых», или получаешь все свои девять двоек и…
– И отправляюсь на крест вслед за Христом и Шекспиром? – сострил безобразник, но тут же выразил горькое сожаление по этому поводу: – Вилена Акоповна, каюсь, это была дурацкая шутка, достойная какой-нибудь безмозглой амебы, а не высшего млекопитающего, к числу которых я, к вашему глубочайшему сожалению, принадлежу. Итак, во-вторых, я знаю, что почкованием занимаются некоторые многоклеточные организмы. Например, пресноводная гидра. Прошу не путать ее с Лернейской гидрой, ставшей второй жертвой отморозка Геракла. Хотя Лернейская гидра и жила в болоте, то есть тоже была пресноводной, но по размерам несколько отличалась от простейшей своей тезки. И не только по размерам, но и по способу размножения. Если обычная пресноводная гидра почкуется с помощью группы клеток обеих слоев стенки тела, то Лернейская разновидность гидр размножается совершенно иначе и лишь в специфических условиях смертельной опасности. Это даже нельзя назвать размножением в обычном смысле слова, поскольку появление новой особи происходит по принципу народной поговорки – «за одного битого двух небитых дают». То есть вместо одной удаленной с помощью дубинки головы, вырастают сразу две новые. Причем, судя по сказаниям о Геракле, новорожденные головы уже обладают житейским опытом, отличают врагов от друзей и одержимы зверским аппетитом…
– Можно вопрос, Вилена Акоповна? – рванул в водоворот науки все тот же Чудик Ваграмян.
– О чем? – бдительно насторожилась биологичка.
– О Керинейской лани, – намекнул какой-то грамотей, вроде бы к месту и ко времени, да не тому, кому следовало об этом намекать.
– Нет, не о лани, – отверг подсказку Чудик. – Я хотел спросить, что такое отморозок?
– Это, Ваграмян, гомо сапиенс, который вопреки своей конституции сумел впасть в анабиоз и отморозить себе всю нравственность.
– Что за антинаучная дичь! – всплеснула руками Антилопа. – Гомо сапиенс, которого вы еще не проходили, не может впасть в анабиоз, он для этого слишком теплокровен и умственно развит. Если же ты подразумеваешь летаргию…
– Вилена Акоповна, я имею в виду не летаргию и не обычный, присущий всяким там беспозвоночным анабиоз, а нравственный, то есть тот, в который в состоянии впадать только люди, как единственные носители нравственного чувства. Геракл в их числе…
– Постой, какое еще нравственное чувство?! И причем тут Геракл, когда речь у нас идет о простейших и бесполом размножении? Опять от темы урока в сторону улизнуть норовишь, Брамфатуров! Учти, у меня этот фокус не пройдет! Или ты отвечаешь так, как полагается ученику отвечать урок, или получаешь свои заслуженные двойки и садишься на место. Так что выбирай!
Брамфатуров тяжко вздохнул и горестно уставился в пространство.
– Что, проблемы с памятью, Брамфатуров? – осведомилась со всем доступным ей сарказмом училка.
– Затрудняется с выбором, – предположил Грант Похатян и, сокрушенно покачав головой, объяснил, – очень уж он у него богатый…
Последовавшие вслед за этой репликой хихиканья снисходительности биологичке не прибавили.
– Ну что ж, Брамфатуров…
– Вилена Акоповна, а можно я перейду сразу к обобщениям?
– Каким еще обобщениям?
– Научным. Биологическим. Эволюционным.
– По теме урока?
– По ней, голимой. Итак, «во-вторых» у нас уже было, ничем хорошим, кроме возмутительных смешков, оно в смысле отметок не ознаменовалось. Попробуем «в-третьих», вдруг ему повезет больше, чем двум предыдущим. Итак, в-третьих! В-третьих, нам известно, что природа во всем, что касается низших форм, предельно рациональна. Или, как изволил выразиться Шарль Луи Монтескье, «Природа всегда действует не спеша и по своему экономно». Бесполое размножение при достаточном разнообразии его форм ставит некий барьер, каковой под силу преодолеть только считанным организмам, да и то лишь в результате редких мутаций. Последние же напрямую зависят от доли «молчащих» участков ДНК, в которых накапливаются изменения до тех пор, пока не возникнут возможности участия этих участков в реакции на изменение внешних условий, то есть в переходе их из «молчания» к эффективной для организма работе. Для сравнения, доля «молчащих» участков ДНК человека составляет 99 процентов, тогда как, к примеру, у бактерий не достигает и одного. А это приговаривает последних к однотипному повторению одних и тех же форм, что при изменении условий среды обитания чревато гибелью всего вида.
– Например? – потребовала биологичка.
– Например, первичные простейшие формы жизни на Земле, у которых энергетика была построена на анаэробной, бескислородной основе, а кислород выделялся в качестве побочного продукта. И навыделяли эти простейшие, в конце концов, столько кислорода, что возникли организмы с энергетически более выгодным кислородным обменом, которые в итоге и уничтожили скудоумных анаэробов. Хотя, конечно, бесполое размножение бессмертно и сколько бы ни длилась эволюция, сколь бы прихотливо ни спиралилась оттуда через сюда и в вечность, всегда, на любой стадии развития, сыщется какая-нибудь одноклеточная тварь, которую хлебом не корми, дай только поразмножаться путем бесконечного деления одного и того же на самое себя. И даже не обязательно одноклеточная, подобные бесполые эксцессы порой случаются и с высшими млекопитающими, чему примером всем нам хорошо известная Цовинар, умудрившаяся забеременеть Санасаром и Багдасаром от полутора пригорошен пресной воды [23] … То ли дело, леди и джентльмены, размножение половое! Любо-дорого посмотреть, понаблюдать – пусть даже в замочную скважину, – не говоря уже о том, чтобы самому принять в этом сладостном процессе деятельное участие…
23
Аллюзия из армянского народного эпоса «Давид Сасунский».