Вторая попытка
Шрифт:
– Стоп, Брамфатуров! Достаточно! О половом размножении нам расскажет кто-нибудь другой. И не сметь там хихикать!
– Правильно, Вилена Акоповна, – подхватили Купец, Чудик и другие, справившиеся с крамольным хихиканьем, товарищи с задних парт. – Пусть Седрак расскажет. Он уже давно рвется отвечать. Правда, Сето?
Это было неправдой. Никуда Седрак не рвался. Уже целых 10 минут не тянул руки, не ерзал, не порывался. Должно быть, вконец отчаялся бедняга заслужить сегодня свои привычные пятерки.
– Не надо Седрака, – возразили леди и джентльмены с парт передних. – Ничего интересного он нам не расскажет. Небось, заведет волынку о пестиках и тычинках…
– А вам о чем бы хотелось,
– Что вы, Вилена Акоповна, – взял под защиту нелюбителей ботаники Брамфатуров, – какие же они бесстыдники? Как особи они отличаются повышенной стыдливостью. А в еще большей степени – неимоверной любознательностью. Любознательность же, как известно, есть тот признак, отбор по которому оказался эволюционно более выгодным, чем отбор по силе, росту и охотничьим навыкам. А если учесть, что согласно Евангелию от Дарвина, человек есть не что иное, как выродившаяся от порочного любопытства и непосильного труда обезьяна, сама себя изгнавшая из райских кущ естественного отбора в социальный ад исторического существования, то становится понятным, почему только человек нуждается в хорошем воспитании, тогда как прочая живность умудряется обходиться без этих пропедевтических тонкостей. Так вот, именно отменная воспитанность не позволяет моим одноклассникам в тридесятый раз с умным видом выслушивать захватывающие истории о пестиках, тычинках, паутинках и прочей Божьей мелочевке. Им куда интереснее узнать, наконец, из чего состоит мейоз, что такое диплоидный набор хромосом, и вообще – в чем заключается эволюционное преимущество полового размножения в сравнении с бесполым. Правда, ребята?
– Ага! – подтвердили самые любознательные из стыдливых и воспитанных. – А еще о сперматозоидах, яйцеклетках и оплодотворении!
– Ни в коем случае! – запротестовала училка. – Представляю, что ты им наговоришь!
– Согласен вообще обойтись без единого слова, Вилена Акоповна, берусь поведать обо всем об этом единственно с помощью пантомимы…
– Только не показывай на себе – плохая примета!
– Еще один такой похабный выкрик с места и я ставлю Брамфатурову два и задаю всему классу самостоятельную письменную работу!
– На какую тему, Вилена Акоповна? – оживился заскучавший Седрак.
– Тычинок и пестиков, – опередил учительницу Грант Похатян.
– Вот-вот, – подтвердила искренность своих кровожадных намерений Антилопа.
– Вилена Акоповна, мы больше не будем! Только не надо о пестиках, не надо о тычинках – мы же все тут от скуки зачахнем!..
– А вот и не все, – возразил Седрак – а только некоторые…
– Сам ты некоторый, отморозок-геразанцик! [24] – обиделся за всех противников тычинок и пестиков Чудик Ваграмян.
24
От армянского «» – отличник.
– Ваграмян! Как тебе не стыдно! Извинись или выйди из класса! – решительно взяла бразды педагогического правления в свои руки биологичка.
– За что, Вилена Акоповна? – впал в глубокое недоумение Ваграмян. – За то, что отличником назвал?
– Не прикидывайся, Вардан! Ты прекрасно знаешь, за что ты должен извиниться.
– Вилена Акоповна, – вмешался Брамфатуров. – Разрешите я ему объясню. А то знать-то он, конечно, знает, да только осознать не может. Отморозок, Вардан, это, как уже говорилось, человек, лишенный нравственных ориентиров, что, как ты теперь понимаешь, абсолютно не применимо к нашему Седраку, у которого нравственные ориентиры как раз определенны и незыблемы: золотая медаль – красный диплом – кандидатский минимум – докторская диссертация – профессорско-преподавательский состав – международные симпозиумы – научные работы – Госпремия – атараксическая старость – склероз – маразм – сердечная недостаточность – преждевременная кончина на 91-м году жизни – барельеф над входом в нашу школу: здесь учился, но, слава Богу, не жил выдающийся пестиклюб и тычинковед Седрак Амазаспович Асатурян…
– Вай-вай-вай! Аман-аман-аман! – запричитал профессиональной плакальщицей Гасамыч, припав мокрой щекой к плечу отбивающегося от посмертных почестей Седрака. – Бедный Сето! И ста лет не протянул, совсем молодой помер! Вай-вай-вай! [25] …
– Я не Амазаспович!
– Первая парта, прекратить истерику! – прикрикнула на всякий случай Антилопа.
– Надеюсь, Чудик, теперь тебе ясно, что ты совершенно зря обозвал нашего Нобелевского лауреата отморозком?
25
Ослепнуть мне (армян.).
– Теперь ясно, – кивнул повинной головой Ваграмян, однако тут же вернул ей прежнюю осанку гордого любопытства: – А как надо было?
– А надо было подойти к нему и в ножки ему поклониться, как старец Зосима будущим страданиям Дмитрия Карамазова. Хотя, разумеется, страдания Мити Карамазова не идут ни в какое сравнение с теми, что ожидают нашего Седрака…
– Вилена Акоповна, – попросил совершенно присмиревший, вставший на путь исправления и нравственного самосовершенствования Чудик Ваграмян. – Можно выйти, Асатуряну в ножки поклониться?
– И мне!
– И я хочу будущим страданиям Нобелевского лауреата…
– А коллективные заявки принимаются?
– Седрак, ты хоть ноги сегодня мыл?
– А ну все замолчали! Тихо, я сказала! Опять тебя, Брамфатуров, в литературу завернуло! Но я не Эмма Вардановна, мне мой предмет дороже! Или ты сейчас же, немедленно отвечаешь, что такое…
– Аденозинтрифосфорная кислота?.. Синтез биомолекул?..
– Нет, – удивленно протянула биологичка, однако тут же взяла себя в руки. – Нет, отвечаешь, что такое мейоз…
– О Господи, всего-то? – обрадовался Брамфатуров. – Отвечаю немедленно, безотлагательно, тотчас: мейоз – это период созревания, в котором, как и в митозе, выделяют четыре, следующие друг за другом фазы: прафазу, метафазу, анафазу…
– И фас на колбас! – вдруг разродился каламбуром позабытый всеми Ерем Никополян. Между прочим, к всеобщему восторгу заскучавших от обилия научной терминологии учащихся масс.
Расплата последовала незамедлительно. И была она жестокой. Любое искусство требует жертв. Но искусство острословия требует их в неограниченных количествах.
– Никополян, вон из класса!
– Иду, уже иду, Вилена Акоповна, только двойку не ставьте!..
– Вот как раз двойку я тебе и поставлю, если не скажешь как называется последняя стадия мейоза… Всем молчать! Ни звука! Подсказчику – три двойки! Я не шучу!
Поскольку Ерем был от рождения косоглаз, точно определить направление его взгляда было практически невозможно. Каждый, находившийся в пределах его окоема, мог глубоко заблуждаться на свой счет, полагая, что Ерем смотрит на него, или воображая, что в другую сторону. В данной конкретной ситуации это обстоятельство привело к оцепенению почти половины класса. Каждый вдруг впал в сомнения: а на меня ли таращится Ерем, чтобы мне в мимических подсказках изощряться? И действительно, Ерем таращился не на них, он уставился на Брамфатурова, хотя сам Брамфатуров, исподтишка показывавший глазами на свой торс, а губами изображавший беззвучное слово «фаза», в этом не был уверен.