Вторая смена
Шрифт:
– Ты с дуба рухнул или как? – Фоня вынул сигареты, закуривать не стал.
– Ну увлекся немного. Сейчас детские байки рассказывать буду.
Дверь Дуськиного подъезда глухо взвизгнула. Ростя обернулся и сразу увял, увидев как наружу выходит старикан с детской коляской.
– Знаю я твои детские. Это про то, откуда дети берутся?
Ростя обиженно захлопал губами. Насупился, как гимназист-старшеклассник:
– Нет, нормальные. Про суп из квадратного корня.
– Про это даже младенец в курсе. – Фоня тоже глянул на дверь, мысленно притормозил пружину, чтобы та не прихлопнула деда и его хрупкий писклявый груз.
– Фонька, а они вот не знают. Они же мирские. Обе. – Ростислав перестал кривляться. Так, словно его на другой канал переключили: – Они боятся. Ты что, не видишь?
Афанасий чуял тихое напряжение. Но их девочки хоть и были, по Ростиным словам, «обе мирские», за последние месяцы много чего успели узнать.
Старый выбил им три «минусовки», потренироваться. Первую они умудрились сжечь вхолостую. Плохо проверили участок, не заметили могилу собаки. Подняли в воздух призрак, он все карты спутал. Бродячую псину отловили практиканты Шварца, но она успела напугать мирских, и Контора подняла вой, влепив Севастьянычу выговор. Старый ходил мрачный и злился на развалившуюся систему подготовки. Объяснял, что в его время ликвидировать аргументы мог любой малолетний сопляк первой жизни.
«Его время» – это до тыща шестьсот тридцать третьего года. Про тогдашнюю рабочую технику Фоня, естественно, много чего слышал. Если Севастьяныч не преувеличивал, подготовочка у Сторожевых раньше была совсем другой. Они, само собой, загорелись. Савва не ломался, пообещал, что второй аргумент будут гасить по-черному. Приволок «копилочку» в форме щетки-расчески, лет триста ей было. Но, по закону вселенского свинства, Савву в момент схрона засекла Танька Онегина, хозяйка территории. Пришлось передавать объект в руки спецов. Заодно выяснили нулевую работоспособность Дуськи – явный признак того, что рядом с ней зреет недоброе. Хотя вариант с Аней не исключался.
Третий аргумент выводили из строя все вместе. Севастьяныч дождался, когда медальон с облезлым локоном изойдет на золу, потом торжественно пожал всем трясущиеся лапы, каждого тыкнул носом в личные ошибки и уперся на вокзал, на поезд до Витебска. Они остались сами по себе, руководствуясь инструкциями и поговоркой «кот из дома – мыши в пляс». И доплясались.
Старый, когда узнал про историю с хвостом, ржал как сивый мерин. Это они специально не придумывали, Дуська жуть как своевременно позвонила и пожаловалась на общую кислость жизни, сама предложив погонять собак. Считай, полдела было уже сделано. Кто же знал, что, пока он выгуливал Евдокию в сумрачном декоративном лесу, там образуется попытка изнасилования, и Турбина, вместо того чтобы отправиться в Дуськину хату с обыском, полетит разруливать ситуацию…
Пришлось наращивать Евдокии хвост и не снимать его, пока не станет понятно, что Турбиночка прошерстила квартиру. Дважды они могли проколоться за милую душу: Колпакова наследила слегка, а Дуська могла выхватить у Фони мобильник и выяснить, что звонит он вовсе даже не Фельдшеру. Но судьба хранит пьяных, влюбленных и идиотов. Афанасий выкрутился.
С Темкой Зайцевым вышло еще смешнее. Фоня с Ростей сперва валяли дурака, как того требуют традиции. Развести нового ученика – святое дело. Придумали купить Зайцева на дополнительные навыки, которых не существовало в природе. Ростя честно изображал таинственную незнакомку и наводил тень на плетень. Розыгрыш получился хиленьким, но принес немалую пользу – Дуськин верный Артемон скумекал, что от визитеров можно получить свой профит. Сам выполз на связь…
Отправляясь сегодня утром к Зайцеву, они предположили, что мирской решил продаться за идиотскую удачу в делах. Но Артемон с порога объяснил, что его ребенок повидался с покойной маменькой и теперь находится в состоянии тихого желания сдохнуть, а Евдокия на этой почве издергалась. Артемоша просил не за себя, а за жену и дочку. Так их прямо и назвал «дочка», «жена».
– Боятся они, – повторил Ростя, глядя, как сигарета, описав лихую дугу, гаснет в луже с неразличимым шипением. Бензиновая пленка покачнулась, сместила отражение «газели» и пожелтевшие щепки бычков. Все семь, длинные, выкуренные наполовину, перекочевали в лужу из Ростиной пачки.
– Зажигалку дай сюда. Студента сразу видно по полету. То карандаш у меня упрешь, то…
– Жадина вы, Афанасий Макарыч. Нет чтобы поделиться с камрадом по несчастью. Последнюю рубаху там отдать!
– Может, тебе еще последние трусы пожертвовать? Сирота казанская!
– А кто ж еще-то! Кстати, анекдот знаешь? Мирской, правда. Заходит мужик в бар, а за стойкой стоит голая блондинка, бокалы протирает…
Анекдотец оказался ударным. И рассказывал его Ростя хорошо, старательно делал вид, что все у него в порядке. А то, что он – как только Ирку-Бархат найдут – реально станет сиротой, так это чепуха, выеденного яйца не стоящая.
– А если он не придет? – Ростя морщился, словно десну себе прокусил или палец порезал.
– Куда он денется под ученичеством? По трилистнику, когда ученик подписывается, то обязуется защищать мастера. Вассальная клятва. Помнишь, Гунька Севастьяныча собой закрывал?
– Меня не было тогда, я уже ушел… – отмахнулся Ростик. – То есть, если он Дуську от опасности не прикроет, ему кабздец?
– А если она его на осознанную гибель отправит, то аналогично, ничего хорошего.
– Там по-любому… – Ростя обернулся на знакомый визг подъездной двери. – Идет!
Зайцев упрямо пер к собственной тачке, якобы в упор не замечая дожидавшуюся его «газель». Гордые мы какие, ну-ну! Через минуту выяснилось, что не гордые, а предусмотрительные. Артемон, за которым отрядили Соню, объяснил:
– Женя с балкона смотрит. Не надо было резко…
Евдокия взвыла на весь двор, кратко и несчастно, словно ее Тему в столыпинский вагон запихивали. Фоня таких криков за свои жизни наслушался. Непривычно лишь, что «Женя» – это их Дуська. Ну и еще тот факт, что напротив сейчас сидит незадавшийся борец с нечистью. Это, конечно, не пленный фриц, но слегка похоже. Фоня, отправив девиц к Савве, сунулся в артемоновскую тачку и там уже не стал себе отказывать в удовольствии: забрал у мирского не только принесенную папку, но и мобилу, отключил ее к лешему.
– Не положено! – И головой помотал, чтобы понятнее было.
По дороге они косились на пластиковую папочку, разве что воздух не нюхали. Аргумент на каждого реагирует по-своему. Примерно как с алкоголем: одни с пары рюмок в хандру катятся, другие в звонкий треп, а третьи сразу мордой в фуршет. А есть такие, кому те сто граммов – что слону дробина. Вот Фоня, видимо, из последних: он, честно говоря, вообще ничего не чувствовал.
Место Старый присмотрел хорошее: в здании универсама, безуспешно перелицованного в супермаркет. То ли арендатор разорился, то ли конкурент сгубил. Фонька краем уха слышал, что один Спутник, еще купеческого происхождения, прибрал к рукам целую сеть таких захудалых магазинчиков. И у Конторы в этой коммерции есть немаленький интерес.