Вторая жизнь Арсения Коренева
Шрифт:
Она покосилась почему-то в сторону Настина и Штейнберга, как будто именно эти двое, явно уже вышедшие из комсомольского возраста, не платили взносы. Андрей Иванович нежно взял её под локоток:
— Настя, я вам уже говорил: дайте мне список всех, кто не платит взносы, мы с ними проведём беседу. Не поймут — будем разговаривать по-другому, вплоть до перевода на более низкую должность. А вы уже сможете поставить вопрос перед райкомом комсомола о выходе этих товарищей из ВЛКСМ.
— Хорошо, Андрей Иванович, — тряхнула Настя головой с такой силой, что с неё едва не слетела медицинская шапочка, которая была прикреплена к рыжим кудрям заколкой. — Мне и самой уже надоело с ними, как с детьми малыми, возиться.
—
Хм, такое чувство, что старичок к этой девице неровно дышит. Хотя какой он старичок, ему же лет пятьдесят с небольшим. По меркам моего 21 века так вообще мужчина в самом соку. Да и девица, кстати, ничего так, подумал я, исподволь охватывая взглядом чуть пышноватую фигуру главной комсомолки медучреждения. И фигура, и лицо вполне… Не сказать, что вот уж красавица, но всё при ней.
Третий этаж — хирургия, здесь же парочка палат для излечивающихся от переломов под наблюдением врача-травматолога. Четвёртый этаж — операционный блок и отделение интенсивной терапии (она же реанимация) из трёх палат, каждая на две койки. Сейчас две палаты пустуют, а в одной двое мужчин. Один, что постарше, в сознании, второй, помоложе — на ИВЛ, да ещё и конечности зафиксированы ремнями. Датчики показывали пульс и давление. Искусственную вентиляцию лёгких обеспечивал аппарат «РО-3», оборудованный автоматическим приводом подачи дыхательной смеси. При этом, насколько я помню, аппарат мог также закачивать в лёгкие наркоз из закиси азота с кислородом.
— Как Паршин? — негромко спросил Настин у сопровождавшего нас заведующего отделением интенсивной терапии Анатолия Борисовича Зобова, кивая на мужчину под ИВЛ.
— Состояние стабильно тяжёлое, — со вздохом так же тихо ответил врач. — Родным я уже сказал, чтобы готовились к худшему.
— А что с ним? — чуть ли не шёпотом поинтересовался я.
Завотделением покосился на меня, потом на Андрея Ивановича. Тот сам ответил:
— Гнойный менингит. Жаловался человек на головные боли, на болезненные ощущения при ярком свете, мышечные боли… Думал, грипп какой-нибудь, как от гриппа и лечился. Потом температура скакнула под сорок, озноб, потеря сознания… Обычно гнойный менингит развивается у детей до 5 лет, и зачастую на фоне ослабленного состояния иммунной системы. А тут вроде здоровый мужик… Неделю почти на ИВЛ держим. Из-за судорог вынуждены были ремнями зафиксировать больного. Провели люмбальную пункцию и бактериоскопическое исследование ликвора, подтвердившие первоначальный диагноз. Поправь меня, Анатолий Борисович, если я где-то ошибся.
— Нет-нет, Андрей Иванович, всё верно.
— Так и не приходил в сознание? — продолжил я допрос.
— Нет, не приходил.
Чувствовалось, что Анатолий Борисович не очень-то доволен тем, кто какой-то интерн вмешивается в разговор двух опытных врачей. Но я не собирался изображать испуганную овечку, имея за плечами большой врачебный опыт.
— А вообще, конечно, жаль парня, — вздохнул Настин.
— Жаль, — поддержал Анатолий Борисович. — Жена молодая, двое детишек… Сам вообще сирота, детдомовский. На машиностроительном работает… Работал. Как жена одна детей на ноги ставить будет… Родни у неё в Сердобске, я так понял, тоже нет, деревенская.
Жить бы и жить, детей воспитывать… Эх!
— А лечите чем? — спросил я.
Теперь и Настин поглядел на меня с любопытством, но без раздражения, которое сквозило во взгляде завотделением.
— Ну же, Анатолий Борисович, рассказывайте, — кивнул ему главврач. — Стажёр у нас перспективный, может, изобретёт новый способ лечения менингита.
Опять подкалывает или он это серьёзно? Ну да ладно, не будем обращать внимания на такие мелочи.
— Вводим ампициллин в сочетании с цефтриаксоном, — сказал заведующий отделением. — Также применяем глюкокортикостероидные препараты, в частности преднизолон. С целью уменьшения гидроцефалии и отека мозга назначили дегидратационную терапию с фуросемидом. Пациент подвержен судорогам, поэтому вводим ему ещё и хлорпромазин.
— А если попробовать эндолимфатический способ введения антибиотиков? — предложил я.
— Что ещё за способ? — недоверчиво уставился на меня Зобов.
Настин тоже выглядел слегка удивлённым. Чёрт возьми, я и забыл, что в СССР Минздрав разрешит использовать этот метод только в 1985 году. Вот же ляпнул, не подумав. Надо как-то выкручиваться.
— Да мне давали перевод статьи из журнала «Ланцет» почитать, там этот способ подробно описан. Суть в том, что антибиотик капельно вводят не в вену, а в лимфатический сосуд при помощи катетера мелкого диаметра. Антибиотик в таком случае минует гематолимфатический барьер и проникает непосредственно в зону поражения. Подкожно на стопе между 1 и 2 пальцами делается укол метиленовой сини. Окрашиваются лимфососуды. Выбирается тот, что покрупнее, препарируется, вставляется катетер, соединенный с капельницей — и вперёд! Пишут, что результаты лечения таким способом на порядок эффективнее обычного.
Зобов с Настиным переглянулись.
— Хм, а не сохранилось у вас случайно этого перевода? — спросил заведующий реанимационным отделением.
— Увы, мне давали его на время, я только это и выписал. Это ещё в институте я читал, где-то там и посеял выписку. Но по памяти могу записать.
— Ну хотя бы так… Я не слышал, чтобы в советской медицине использовали такой метод. А вы, Андрей Иванович?
— Тоже не слышал, хотя на всесоюзных конференциях бываю достаточно регулярно. Но вам удалось, молодой человек, меня заинтриговать. Да и Анатолий Борисович, думаю, тоже заинтересовался подобным способом лечения.
— Безусловно! — качнул головой Зобов.
— Попробуем поискать дополнительную информацию. Пока же придётся пользоваться старыми, может быть, не столь эффективными, как вы описали, но уже проверенными методами.
Ладно, подумал я, если не мытьём, то катаньем. Попробую на Паршине дар Рафаила. Надеюсь, что сработает. Тут, конечно, ситуация серьёзная, придётся пустить в ход третью функцию, а это пара несколько дней восстановления. Но неужели жизнь этого работяги того не стоит?!
Нужно только проделать всё это без свидетелей. Как пробраться в реанимацию? Так-то по ходу интернатуры могу сюда и в ночное дежурство попасть, но когда это случится… А у «приговорённого» счёт идёт на дни, если не на часы, и ситуация с каждой минутой усугубляется.
Попросить Настина, чтобы меня допустили к умирающему? И как я это объясню? Не рассказывать же о том, чем меня снабдила «небесная канцелярия»! Да и кто поверит, даже если пациенту станет легче, или тем более я спасу его от гибели? Я и сам не до конца верю во всю эту мистику, хотя, казалось бы, после того как я помог матери и тётке, все сомнения должны отойти на второй план. Что уж говорить о научном сообществе… Так что нужно искать такой способ, чтобы всё обошлось без свидетелей.
Уходя, подмигнул дежурившей по отделению веснушчатой сестричке. Та одарила меня немного смущённой улыбкой.
Второй корпус — акушерство и гинекология. Створки одного из окон на втором этаже открыты, из него высунулась девушка с косынкой на голове, а внизу, судя по всему, стоял молодой папаша. О чём-то беседуют, но мы не подходили, прошли мимо.
— Вообще-то не положено окна вот так открывать, максимум форточку, ну да ладно, пусть пообщаются, — улыбнулся Настин.
Инфекционное отделение с боксами располагалось особняком, впрочем, это обычная практика. Туда тоже заходить не стали, не хватало ещё какую-нибудь заразу подцепить.