Вторая жизнь Арсения Коренева
Шрифт:
Всё это требовало дополнительной концентрации, но, к моему удивлению, заставить сердце работать получилось почти моментально. Я только успел почувствовать лёгкий укол в собственной грудине, как по моим барабанным перепонкам будто ударило молотом, затем с небольшой паузой ещё раз, после чего мальчишка сделал судорожный вдох, и ещё спустя несколько секунд сердце его забилось ровно и ритмично.
Я открыл глаза, сам выдохнул. Митька дышал уже нормально, а не как выброшенная на берег рыба, а глаза его были открыты. И смотрел он на меня с таким выражением, словно бы увидел зелёного человечка из соседней
— Арсений Ильич, как же это? — услышал я растерянный голос Ряжской. — Что это сейчас…
— Прокатило, Валентина Ивановна, — криво улыбнулся я.
— А зачем били через ладонь? — она снова перешла на «вы».
— Чтобы ребёнку рёбра не переломать, это щадящий способ. Кстати, радоваться рано, всё-таки с момента остановки сердца прошло достаточно времени. Кто знает, какие участки мозга оказались поврежденными из-за гипоксии.
В общем, началась движуха. В институте нас учили, да и мой врачебный опыт подсказывал, что деятельность сердечно-легочной системы необходимо стабилизировать, восстановить кровообращение. А для этого понадобятся инъекции или капельницы со специальными препаратами и растворами. Следующим этапом которой будет интенсивная терапия, которая поможет сохранить и поддержать функционирование головного мозга и других важных жизненных систем.
Так что под счастливые вопли членов семейства мы транспортировали парнишку в амбулаторию, поместив в палату интенсивной терапии под капельницу. Завтра с утра, по словам Ряжской, пострадавшего придётся везти в районную больницу, делать электроэнцефалографию мозга, благо что необходимое оборудование вкупе с опытным невропатологом там имелось.
Домой я пришёл поздно и весьма измотанным. Евдокия тактично не расспрашивала, но видно было, ей интересно, почему я так задержался, так что я сам ей всё рассказал. Про применение ДАРа, конечно же, утаил информацию, просто якобы сработала непрямой массаж сердца.
С мальчонкой всё обошлось, у меня прямо камень с сердца свалился. Он уже в тот же вечер рвался домой, но мы его подержали под капельницей до утра. Вернее, Ряжская подержала, которая сама осталась дежурить. Ну а куда ей было спешить? Женщина она одинокая, муж умер, а сын давно в Саратов перебрался. Навещает, правда, иногда, но для Валентины Ивановны работа, как я понял, всегда была на первом месте. Так что амбулатория порой заменяла ей пустой дом, где и поговорить-то было не с кем.
Потом свозили для порядка в Сердобск, я сам с ним мотанулся, там обследование не выявило нарушений в работе головного мозга.
А тем временем слесарь Лукьянов съездил в Сердобск, где прошёл все необходимые обследования, и из последней поездки вернулся с окончательным вердиктом уролога, поставившего тот же диагноз, который предварительно поставил и я — бактериальный простатит. Ну и дальше на пару листов чисто медицинские термины, неподвластные рядовому слесарю РТС. Зато подвластные мне, так что я дважды перечитал написанное. В принципе, на фоне ещё не ставшего хроническим простатита назначение старого, доброго бициллина выглядит логичным.
Нет, во мне что-то дёрнулось, сил я в себе чувствовал достаточно, чтобы попытаться исцелить Лукьянова прямо сейчас. Аж прямо-таки буквально руки зачесались, тем более что в задницу лезть не
Но, по здравому размышлению, какая в этом надобность? Ему же не смертельный приговор озвучил уролог, возможно, лечение даст хороший результат, и он забудет про свой простатит, как про страшный сон. Снова станет в постели жеребцом, и мочиться будет без проблем.
А у меня своя проблема подгорает… Вернее, и не проблема, но задание ответственное — в это воскресенье мне уже выступать с очередной лекцией. И не заметил, как месяц пролетел. С Ряжской по этому поводу у меня был ещё один разговор. В амбулатории имелся график ведения агитационно-профилактической деятельности, однако на самом деле всё это было лишь для галочки, так что Валентина Ивановна рассчитывала благодаря моей же инициативе бросить меня, что называется, на амбразуру.
Сначала была мысль рассказать сельчанам о вреде курения, но по здравому размышлению понял, что курить всё равно никто не бросит. Да и прошлая лекция вряд ли заставила кого-то бросить пить, за исключением Филимонова. Хоть какими плакатами их пугай — а у нас был один с изображением поражённых онкологией лёгких. Подумал, подумал, и решил, что прочитаю лекцию о профилактике сердечно-сосудистых заболеваний. Отбоярюсь, так сказать. Тема мне как кардиологу близка, а по ходу лекции упомяну и вреде табакокурения. С Ряжской, как и договаривались, текст согласовал, снова пообещав, что никаких гипнотических сеансов проводить не собираюсь.
На этот раз в кинозале Дома культуры показывали новую мелодраму Эмиля Лотяну «Табор уходит в небо». Ну, это для коренного населения нынешней реальности он новый, я же в своё время видел этот фильм с молоденькой Тома раз три или четыре.
По традиции бесплатные билеты от Кузькина нам с Евдокией достались в третьем ряду.
— Сегодня не собираетесь какой-нибудь гипнотический номер устраивать? — осторожно поинтересовался директор Дома культуры.
— Вроде бы не планировал. А что?
— Да-а-а, — замялся Кузькин. — В прошлый раз слухи о вашем фокусе дошли до управления культуры Пензенского облисполкома… Я догадываюсь, кто им анонимку отправил… В общем, звонили, интересовались, что это ещё за представление в стиле Вольфа Мессинга у нас тут было. Пришлось объясняться.
— Ну и как они?
— Да тут что, собственно… Если бы за деньги эти фокусы показывали — тут уже мог бы ОБХСС подключиться, а так… Попросили взять этот вопрос на контроль.
— Уж денег-то я в любом случае не взял бы, даже если бы и пришлось снова продемонстрировать чудеса внушения, — успокоил я его. — Но думаю, сегодня будет обычная лекция.
Вроде и правда успокоился, а то чуть ли не ежесекундно вытирал пот с шеи и лба здоровенным носовым платком, хотя в ДК в целом и в зрительном зале в частности не сказать, чтобы было особо тепло.
На этот раз в качестве наглядного пособия я притащил из амбулатории плакат, изображавший человеческое сердце в разрезе. Его и установили на треноге в центре сцены, куда я вышел с микрофоном в руках. В прошлый раз без микрофона приходилось надсаживать связки, учитывая, что то и дело старался перекричать зал, так что сегодня я подстраховался.