Второе Пришествие
Шрифт:
– Что ж, Виктор Фуксович как всегда экспрессивен и немного превысил свой временной лимит. Давайте уважать друг друга. Слово предоставляется Александру Подвальному.
Представитель оппозиции неожиданно оказался на дебатах единственным человеком без пиджака, на нем была стильная белая рубашка с синим галстуком. Он говорил весьма уверенно и неспешно, делая едва заметные паузы между лексическими фигурами.
– Добрый вечер, уважаемые избиратели. Я обращаюсь к тем из вас, кто устал уже от этой тупинской системы, этого режима, в котором нам с вами приходится выживать. К тем, кто устал от произвола чиновников, тотальной коррупции, проевшей насквозь нашу партию власти. Наконец к тем, кому надоело смотреть на то, как 'Российское Единство' нагло разворовывает страну. Я обращаюсь ко всем здравомыслящим гражданам нашей страны, к тем, кто хочет строить правовое государство, кто хочет видеть честные выборы, кто хочет, чтобы власть была подотчетной перед гражданами. К тем, кто хочет, чтобы были проведены крупномасштабные расследования дел, в которых были замешаны самые высочайшие государственные чиновники, чтобы виновные понесли заслуженное и справедливое наказание. Кому противно ездить по усыпанным ямами дорогам, тогда как собаки чиновников летают самолетами бизнес-класса. К тем, кто хочет жить в стране не из которой наблюдается массовая утечка мозгов за рубеж, а в которую наоборот стремятся лучшие умы, привлекаются
– Александр, Ваше время истекло, как всегда Вы в Вашем выступлении абсолютно проигнорировали те темы, которые действительно волнуют население. Но это Ваше право, выборы покажут. Слово предоставляется представителю коммунистической партии. Начинайте, Владимир Ильич.
И раздался в студии тот картавый голосок, что с трепетом прослушивали советские люди и которым говорили все актеры во многочисленных фильмах. Первые фразы оказались у Ленина слегка скомканными, но чем больше Ленин говорил, тем больше он начинал возбуждаться и махать руками, хотя по активности жестикулирования до Шилоновского ему было очень далеко.
– Товарищи! Пролетарии, крестьяне и интеллигенция! Я обращаюсь к Вам с революционным призывом. Буржуазия, которая была сброшена нами во время Великой Октябрьской революции, отыгралась и вновь оказалась у власти. Международные империалисты беспрепятственно пользуются ресурсами нашей страны, эксплуатируя людей. И пусть сейчас абсолютно не тот уровень эксплуатации, что мы наблюдали в начале двадцатого века. Тогда наша упорная и отчаянная борьба привела к торжеству рабочей справедливости, когда кулак пролетариата обрушился всей своей мощью на вчерашних рабовладельцев. Сейчас многие из нас сыты и накормлены, кто-то, повинуясь общей моде, в погоне за дополнительной прибылью основал свое собственное дело, так называемый бизнес. Однако я вам хочу со всей серьезностью заявить, что ваш краткосрочный период подходит к концу. Вы можете подкупить людей какими-то материальными благами, но ни один деликатес, не один телефон или иной технический прибор не заменит вам то, что безвозвратно отнято - свободу. Товарищи, я призываю вновь всех вас сплотиться под светлыми красными знаменами коммунистической партии. Пролетарии всех стран соединяйтесь, ура! Землю - крестьянам! Заводы - рабочим! Долой скабрезных империалистов! Катитесь вон с нашей социалистической Родины!
Время вышло, микрофон выключился, а освещение в квадрате погасло. Стартовые выступления закончились, следующим этапом дебатов стали вопросы от ведущего. Задавались они в том же порядке. Вопросы, задаваемые Сергееву и Шилоновскому, устроены были так, что ответ на них был слишком очевиден и предсказуем, особенно если доводилось слышать этих политиков и раньше. Однако во время этих вопросов остальные кандидаты не стояли молча, а озверело перебивали отвечающего своими репликами. Первым отвечал Сергеев, и вроде бы говорил уверенно, но тут все испортили Шилоновский и Подвальный: они обвинили его в псевдооппозиционности, сотрудничестве с властями, а последний даже назвал фиктивным кандидатом. Фиктивный кандидат сделал вид, что не заметил упреков, однако постепенно свернул свою речь. Шилоновский, начав с ответов на вопросы, вдруг перекинулся на оппонентов, посоветовав Подвальному не забыть зайти в американское посольство за очередной подачкой; про Ленина он также высказался довольно жестко: 'Вот не убрали в свое время из Мавзолея, да? Не захоронили? Вот - смотрите! Агитирует теперь! Мировая революция и весь этот Ваш коммунизм. Сдулся Ваш хваленый коммунизм, товарищ Ленин! Все, спета Ваша песенка! Это как Борбачев, пытался в девяносто шестом году на выборы заявиться, теперь опять Вы! Ну что Вам не сиделось на месте? Ну зачем ворошить прошлое, тем более такое кровавое прошлое! Мы помним, каким путем Вы пришли к власти! Мы знаем, как Вы ненавидите русских! И ненавидите Россию! Вы готовы погубить ее во имя тех сказок, что написал Ваш друг Карл Маркс!' Ленин слушал все эти излияния молча. Но вот дошла очередь до Подвального, которому ведущий приготовил вопросы посложнее. Например, спросил, как тот планирует договариваться с 'Российским Единством', имеющим большинство в Государственной Думе, а также 'есть ли в Вашей программе что-либо кроме популизма?' Ответы Подвального встречали резкий протест Сергеева, Шилоновского и ведущего, поэтому Ленин тоже не удержался и присоединился к ним. Впрочем, Подвальный не слишком смутился, по нему было видно, что это человек довольно упертый, а к тому же прекрасно понимавший, чего ему ждать. Рассказывал он вновь о коррупции, о тех огромных суммах, исчезающих из бюджета, а виновными всякий раз оказывались люди из команды Тупина. Шилоновский и ведущий, хотя и тоже коррупционеров недолюбливали, упрекали Подвального в дешевом популизме, а Ленин обвинил в националистической демагогии. В свою очередь присутствие Ленина Подвальный назвал клоунадой, попыткой придать этим выборам эффект шоу, тем самым повысив к ним интерес.
Далее на вопросы отвечал Ленин. Ведущий пытался столкнуть его на опасные идеи. 'А не устроите ли Вы революцию, если результаты выборов не удовлетворят? И разгоните ли Вы Парламент, как в свое время Учредительное Собрание?' 'Не отпустите ли кавказские республики, отталкиваясь от ваших суждений о праве наций на самоопределение?' - интересовался он. Ленин ответил, что первый вопрос не по адресу, революции устраивают массы, а вожди координируют их. Тут взорвался Шилоновский, заявив, что Ленин вождь самопровозглашенный и недостойный этого эпитета. 'Ильич, сейчас Вам уже никто не поверит! Вам напомнить, как Вы обманули народ сто лет назад? Вы погрязли во лжи, и не Вы один, все вы, большевики, негодяи; не захватив власть, Вы уже начали беспардонно лгать - когда Временное Правительство еще сидело в Смольном, Вы уже кричали, что оно низложено, приходили с обещанием созвать Учредительное собрание, и так далее, и так далее! Вы все по локоть в крови!' - на этом моменте ведущему удалось, наконец, прервать разгорячившегося Шилоновского. Подвальный зачем-то спросил, отменит ли тот частную собственность. Ильич ответил, что да, отменит, а необходимости в нэпоподобной экономике он в настоящий момент не видит, но готов использовать ее как переходный этап. По залу прокатился ропот. Отвечая на второй вопрос, Ленин отметил, что зависеть все будет от самой Государственной думы. 'Ишь ты! Не выйдет! Не разгонишь! Не дадим! Мы тебе самому импичмент вперед объявим!' - продолжал орать Шилоновский. Начался всеобщий гвалт, и ведущий, уставший примирять, провозгласил рекламную паузу. Вопрос про кавказские республики остался без ответа.
Антон вздохнул, щелкнул
– думал Антон, - как их жизнь может изменится? Придет к власти какой-нибудь националист? Не сейчас, нет, но ведь придет! Но и им есть чем ответить! Это сейчас он мило водит рукой по ее попе, но если у него в руке будет оружие, а рядом будут братья по вере?'
'Представляете, наша Оксана-то, свалила заграницу! Как низко, как непатриотично!' - кипятилась Арина Кузина, рассказывая девочкам, собравшимся вокруг нее, едва только прозвучало слово 'Оксана'. Даша осталась стоять одна, хотя и отчетливо услышала имя. Она вспомнила, что не видела Оксану в институте давно. 'Когда она была в последний раз? Трудно сказать. На экзаменах она точно была, в феврале, когда началось полугодие, она вроде появлялась на первых семинарах... Или это воспоминания с сентября налезают?' - соображала про себя Даша.
'Да папочка ее богатенький все оплатил. Но в какой именно институт, в деканате не знают, - пояснила Кузина источник своей информации.
– Но вроде как в Германию'.
Действительно, Оксана уехала не попрощавшись с однокашниками. Папа ее, как мы помним, был человеком небедным. Зимой было заведено уголовное дело на первого заместителя губернатора Курской области, и Оксанин отец повысился в должности. Однако он не стал покупать себе машину более элитного класса, не стал покупать более многоэтажный коттедж; но он сразу нашел выгодный вариант вложения средств: образование. И вот он сообщил дочери: 'У нас образование никчемное. Поедешь в Германию. Получишь там диплом, Европу посмотришь, может с кем познакомишься - не обязательно с парнем, а в смысле с деловыми людьми. Потом вернешься - с иностранным дипломом можно свое дело начинать. Будут связи - будет больше дверей, а я всегда помогу, если что'. Мысль о своем деле обрадовала Оксану, которая не преуспела в продаже услуг видеосвязи, а ее подгруппа ограничивалась одной давней подругой, всячески роптавшей все время, зачем та затянула ее в этот порочный круг.
'Папочка, ты у меня чудесный!' - закричала она в трубку. В институт со дня того звонка она и не ходила. А поскольку ни с кем и не общалась близко в последнее время (если не считать саму учебу, задания, обмен материалами, ответами и т. д.), то и сообщать она никому ничего не стала. Отчисление оформили, и Оксана отправилась на усиленные курсы немецкого языка. Что ж, пожелаем ей успеха в этом нелегком труде и попрощаемся. Удачи тебе, Оксана, за границей! Tsch"uss!
Михаил, хоть и всегда упорно продвигал свою идею о бессмысленности политических споров, о том, что нужно всего добиваться самим, сам сидел в тот вечер перед экраном. Но дебаты протекали мимо его ушей. Сорок дней назад погибла Марина, и эта мысль приводила его в состояние глубочайшей подавленности. Он взял себе пару бутылок пива и отключил телефон, несмотря на запланированные на конец сегодняшнего дня важнейшие деловые переговоры.
'Я виноват в ее смерти, я и только я. Пусть она глупо поступила, пусть непорядочно. Но она шла туда, где было больше перспектив, точнее, где они уже реализовались, а у меня они пока есть и все, не более того. Это логичный поступок для девушки, которая хочет всего и вся здесь и сейчас. Но я надеялся, я очень надеялся на нее. Я думал, она пойдет за мной. Что же за провал такой? Где была оплошность? Мало подарков? Автомобиль... Да, дело в нем. Надо срочно купить. Надо добить сейчас... Но не сегодня. Сегодня не могу. Я знаю, что завтра буду злиться, очень злиться за сегодняшнее поведение, за малодушие, за пиво, за Марину. Но сегодня мне хочется побыть одному и немного посмаковать это страдание. Что и говорить, образ успешного человека, он и впрямь порой приедается, ты растворяешься в нем'. Ему захотелось заплакать, но он понимал, что это то желание, на осуществление которого он теперь никогда не решится. Слезы навевали у него воспоминания о детстве, когда мальчик Миша был не то что бы сентиментальным, но очень зависимым и неуверенным в себе. И сейчас перед его глазами вновь и вновь вставала картина, как он сидел один на задней парте, его окружало человек пять одноклассников, которые начинали единодушно скандировать: 'Плачь, плачь!'. И Мише ничего не оставалось, как разразиться градом слез, он плакал навзрыд, к вящему удовлетворению окружавших его школьников. Когда Миша стал подростком, он заметил, что слезы наворачиваются у него и в период гнева. Он ругался с родителями, а потом забегал к себе в комнату и ревел, ударяясь головой об стену как можно сильнее, он дрался с задирами, и даже побив их, больше не мог сдерживать слез. 'Мне жалко его, поэтому и плачу', эта глупость, сказанная им однажды, по-прежнему жила внутри него. Нет, он все помнил, он ничего не забыл, он лежал посреди класса, валялся на полу, крутился вокруг своей оси и бил ногами всех подряд, ревел во всю глотку, и после этого, возвращаясь с уроков домой, думал: 'Я вам всем еще докажу! Вы будете никем, тогда как я добьюсь в этой жизни многого! Вы будете жалеть, что так издевались надо мной, вы будете жаждать знакомства, чтобы пожать руку мне. 'Помнишь, мы вместе учились', - начнут говорить они, чтобы хоть как-то примазаться к славе, а я скажу: 'Помню, твари, все помню!' - и заплачут уже они! Я все напомню, я все перечислю, каждое слово! Да, они будут валяться в ногах и просить пощады, но я милостив, я их прощу, я всего-то презренно оттолкну их, большего они и не заслуживают'. И зная, что когда он теряет контроль над собой, позволяет агрессии взять вверх, то слезы сами напрашиваются - Михаил не доводил до этого, пресекая выпады с самого начала. Ему стыдно было за те слезы, и он решил больше никогда не плакать. А сейчас он впервые почувствовал явственный позыв к слезам, но сдержал его. Да, он всегда говорил, что не нужно стесняться своих желаний, они помогают нам прийти к свершениям, но сейчас ему было противно свое желание и хотелось раствориться в нем. И он стерпел, и он отогнал наваливающиеся слезинки, ударив себя по ноге. 'Настрой, настрой, как же мне этого не хочется! Да! Я знаю, что я могу сделать, чтобы сейчас же развеселиться, но я не хочу. Я хочу страдать в этот вечер, я никогда не понимал, что я так истосковался по истинному страданию в этой сплошной полосе вымышленного позитива'.