Второе пророчество
Шрифт:
Изрядно приняв на грудь, закусив бутербродом с ливерной колбасой и немного захмелев, Пашка вышел в коридор, примыкающий к запасной прозекторской, чаще используемой не по прямому назначению, а для проведения различных, не санкционированных начальством, сабантуев, призванных снять нагнетаемое работой напряжение. Приободрившись в результате стимулирующего действия высоко-градусного напитка, юноша намеревался, во-первых, еще раз взглянуть на усопшую девушку, чей необычный облик глубоко врезался ему в память. А во-вторых, стажеру весьма не понравились неприкрыто похотливые взгляды дюжего и волосатого, словно Кинг-Конг, Геннадия, адресованные все тому же прелестному объекту. Среди сотрудников морга ходили активные, но ничем не подтвержденные слухи, якобы Геннадий в компании парочки своих закадычных дружков оказывает нездоровые
В прозекторской дым стоял коромыслом. Философски дымящий беломориной Геннадий восседал на краю стального стола для вскрытий, задумчиво покачивая ногой в резиновом сапоге. Свободное резиновое голенище размеренно шлепало по синей сатиновой штанине, способствуя мыслительному процессу. В голове санитара бродили весьма оригинальные соображения… Два небритых бугая — Васька и Ванька, с которыми Геннадий был дружен до состояния «не разлей водой, а тем паче — водкой», оба имеющие в прошлом судимости и не отличающиеся особо высоконравственным моральным обликом, — нетерпеливо поглядывали на своего заводилу, ожидая команды к действию. Выпитый спирт изрядно раззадорил их исконные половые инстинкты, побуждая к общению с нежным, мягким и теплым прекрасным полом. Ну пусть уже не очень-то нежным, мягким и теплым, но зато прекрасным, безусловно.
Еще двое санитаров — пожилой благообразный Денис Спиридонович и молодой косноязычный заика Митенька (юродивый недоумок, принятый в морг из жалости), — занимали расставленные вокруг стола табуретки и налегали на консервированную ветчину. В углу тихонько хрипел раздолбанный магнитофон, голосом покойного, но незабвенного Владимира Высоцкого вопрошая: «Где мои семнадцать лет?..», что в данном аспекте псевдобытия выглядело совершенно уместным. Кесарю — кесарево, слесарю — слесарево, а моргу — мертвый певец. В общем, все чин чинарем…
— А Пашка-то где? — до ушей стажера долетел неразборчивый фальцет Митеньки. — Али устал и спать лег?
— Ага — жди! — смачно сплевывая на пол, издевательски отозвался Ванька. — Он у нас влюбился, в блондиночку ту черноглазую…
— Наверно, забился куда-нибудь в угол и грустит о ней, — в тон ему подхватил пошляк Васька.
Пашка разгневанно скрипнул зубами, уязвленный неуважительным отношением к погибшей девушке, в его воображении почему-то ассоциирующейся с чем-то незапятнанно-светлым и чистым.
— Иван, на пол-то хоть не плюй, — укоризненно протянул Денис Спиридонович. — У нас же Митя сегодня дежурный, ему мыть придется.
— Угу, — хмуро поддакнул убогий заика.
— А мы сами вымоем, — заговорщицки подмигнув дружкам, вдруг предложил Геннадий. — Вы, как смена закончится, идите себе спокойненько на боковую, а мы тут сами все приберем. Так, парни?
— Приберем, отчего же не прибрать! — быстро поняв, откуда ветер дует, услужливой скороговоркой поддержал Васька. — Нам не в лом.
— Приберем! — согласно кивнул Ванька, натужно дергая кадыком.
Денис Спиридонович посмотрел на них с недоверием, с одной стороны явно что-то подозревая, а с другой — принципиально не желая связываться со здоровенными молодыми мужиками и наживать неприятности на свой слабый организм. Митенька придурочно улыбался и пил газировку «Буратино», даже не подозревая о наличии столь далекой от него стороны интимной мужской жизни.
Павел шепотом выматерился, призывая божий гнев на голову распутной троицы, и решительно потопал назад, намереваясь провести остаток ночи в карауле подле мертвой красавицы, а если придется, ценой своей жизни охраняя ее честь и покой. Но не успел он дойти до нужной ему комнаты, как внезапно в неярком свете тусклой, находящейся при последнем издыхании лампочки, болтающейся на перекрученном проводе с растрескавшейся изоляцией, увидел высокую мужскую фигуру, неподвижно стоящую посередине коридора. Едва не впавший в ступор стажер мгновенно узнал того самого, чуть ли не надвое разрубленного беловолосого парня, привезенного вместе с черноглазой девушкой. Парадоксально, но сейчас давешний покойник выглядел абсолютно живым и здоровым. Под его бледной кожей перекатывались жгуты упругих мускулов, серебристая шевелюра красиво струилась по плечам, а бедра прикрывала сдернутая с какого-то стола простыня. Пашка так и замер с открытым ртом, потрясенно разглядывая воскресшего парня, изрядно смахивающего на эльфа из книг Толкиена и, по причине чрезвычайно завидного роста, возвышающегося над ним почти на две головы. Недавний мертвец почти ласково сгреб стажера за отвороты синего халата и, легко приподняв над полом, приблизил к нему свое узкое, надменно-безразличное лицо.
— Где она? — коротко осведомился беловолосый, поразив Павла жесткими интонациями властного голоса. — Где госпожа Ева?
— Мама-а-а! — с придыханием, отчаянно взвыл практикант, вываливаясь из разорвавшегося халата. — Мамочка! — Не помня себя, он рысцой чесанул по коридору и с грохотом вломился в прозекторскую, изрядно напугав остававшихся в ней Дениса Спиридоновича и Митеньку. — Там!.. — Паша отчаянно тыкал пальцем себе за спину, не находя нужных слов: — Там!..
— Да что такое с тобой стряслось-то? — встрепенулся пожилой санитар. — Не тяни, парень!
— Покойник воскрес! — наконец нервно выпалил Павел, судорожно ловя воздух широко раскрытым ртом. — Ходит и разговаривает!..
— Эвон оно что! — понимающе усмехнулся Денис Спиридонович, поглаживая свои длинные усы. — Я то уж, грешным делом, решил, будто директор к нам с проверкой нагрянул… А ты много ли выпил сегодня, сынок?
— Я… — возмущенно начал оправдываться Пашка, но тут же покачнулся и чуть не упал, отодвинутый сильной рукой.
В помещение невозмутимо шагнул все тот же оживший гигант и первым делом сгреб со стола початую консервную банку с бельгийской ветчиной. Он в три жевка опростал немалую посудину, запил еду томатным соком прямо из пакета и вежливо улыбнулся:
— Доброй ночи! Мне нужны мои вещи и госпожа чаладанья!
— Святая Богородица, заступница обездоленных, спаси и помилуй нас, грешных, — сдавленно бормотал Спиридоныч, ошалело вытаращившись на незваного гостя, — настал конец света…
— Ничего подобного, отец! — весело хмыкнул беловолосый, отламывая себе половину батона и с аппетитом его поедая. — Как там в вашем русском стишке про убитого зайчика написано: «Привезли его домой, оказался он живой»? Правильно? Так вот, считай, что я — тот самый зайчик!
Первым доступным Рейну чувством стал голод. Немного кружилась голова, мышцы слегка покалывало, а во рту ощущался горьковатый привкус желчи. Несколько минут Изгой продолжал лежать неподвижно, не открывая глаз, но внимательно прислушиваясь к окружающей тишине, нарушаемой лишь редким стуком капель, падающих в жестяную раковину. Под своей спиной он ощущал холодную гладкую поверхность, над собой — нечто чуть менее холодное, но легкое, ритмично поднимающееся в такт тяжелому колебанию его едва восстановившихся легких, заново учившихся дышать. Убедившись в том, что процесс регенерации прошел успешно, о чем недвусмысленно свидетельствовали все усиливающиеся голод и жажда, Рейн взмахнул рукой, сбрасывая на пол свой загадочный покров, оказавшийся клеенкой, и медленно сел, превозмогая приступ слабости да недовольным морганием прогоняя мечущиеся перед глазами черные точки. Все правильно — тело восстановилось за счет внутреннего ресурса, почти полностью исчерпав доступные ему запасы энергии, которые следовало восполнить как можно скорее. Изгой провел рукой по своему животу, придирчиво исследуя полностью заросшую рану, от коей остался только тонкий шрам, обещавший в будущем исчезнуть без следа. Он обнаружил, что сидит на высоком стальном столе, лишенный всех своих вещей и голый — будто в миг рождения. Впрочем, это и был миг его нового рождения, очередного воскрешения бессмертного воина лугару. Рейн спрыгнул на пол и с ироничным смешком оторвал бумажную бирку, привязанную к большому пальцу его правой ноги. Он не стал рассматривать нанесенные на нее данные, и так догадавшись о том, что там написано — дата и время его смерти. Теперь он уже не сомневался в том, куда попал. Конечно же в морг…