Второе пророчество
Шрифт:
— Э-э-э, не уходите! — взмолилась я. — Простите нас, меня и Рейна! Да к тому же никакой он не молодой, ему вот-вот сто лет стукнет…
— Ну что ж, — невозмутимо парировал Абрам Соломонович, неожиданно юрко проныривая под локтем Изгоя и проникая в квартиру, — как говорится: у каждого свои недостатки!
Мы вчетвером сидели у меня на кухне и пили чай с малиновым вареньем. Варенье, правда, было не домашним, а магазинным, но все равно пошло на ура. Абрам Соломонович умильно шмыгал носом и жаловался, что в Хайфе подобного деликатеса днем с огнем не сыщешь. Впрочем, как и настоящей русской водки, копченого сала и запашистого ржаного хлеба с поджаристой корочкой, посыпанной
— Нет, хорошим же конспиратором оказался твой покойный дед, если препоручил величайшую тайну нашего времени этому диссиденту, этому фискалу! — вполголоса возмущался Рейн, не забывая наворачивать бутерброды с ветчиной.
— Не судите человека по его друзьям, у Иуды они были безупречны! — наставительно хмыкнул господин Шухерман. — В наши времена дикой инфляции ни один уважающий себя еврей уже не продастся за тридцать сребреников.
Изгой скептично покривился.
— В чем тогда фишка? — уже куда вежливее поинтересовался неизвестно когда успевший нахвататься модных словечек воин, извиняющимся жестом наливая адвокату еще одну рюмку водки.
Абрам Соломонович благосклонно кивнул, выпил, со вкусом закусил маринованным огурчиком и ласково погладил меня по непросохшим волосам.
— В Еве! — торжественно сообщил он. — В нашей последней надежде…
— А дедушка мне все врал! — обиженно пожаловалась я. — Почему, зачем?
— Лгут, прежде всего, тем, кого любят, — утешил меня мудрый господин Шухерман. — А он любил тебя больше всех на свете…
Мы снова замолчали и чокнулись рюмками, безмолвно поминая покойного Льва Казимировича, сейчас, казалось, незримо присутствующего среди нас. Негромко тикали старинные настенные ходики с росписью под хохлому и гирьками в форме еловых шишек, за окном методично шуршал снегопад, и вся эта мирная семейная обстановка шла в такой вопиющий разрез с довлеющей над нами тайной, что мне хотелось проснуться назавтра на своем продавленном диванчике и сказать: «Долой страшный нелепый сон…»
— Хватит! — Я требовательно шлепнула ладонью по столу, заставляя подпрыгнуть разложенные на нем вилки и ложки. — Хватит с меня секретов, пророчеств, оборотней и смертей. Пусть все закончится немедленно, а я вернусь к своей прежней, спокойной жизни…
— Не получится, — как-то слишком уж обыденно опротестовал мое заявление господин Шухерман. Он торжественно извлек из кармана своего пиджака какой-то предмет, высвободил его из складок чистого носового платка и положил передо мной: — У тебя это уже не получится…
Я нерешительно протянула руку и подрагивающим от волнения пальцем погладила золотой кулон в виде распахнувшей крылья птицы, подвешенной на цепочку…
— Что это такое? — оторопело вопросила я.
— Знак твоего рода, знак Сокола, — вместо Абрама Соломоновича мне неожиданно ответил Рейн. — Символ королевского происхождения! Порази меня стрела Аримана, полагаю, лугару десятилетиями искали наш утерянный раритет, но так и не смогли его найти…
— А до того, как попасть к деду, кому он принадлежал? — Я надела кулон себе на шею, ощущая исходящее от него тепло, возникшее сразу же после того, как Сокол коснулся моей кожи.
— Твоему отцу — Беле Фаркашу, — печально произнес Изгой. — Наследному князю народа лугару, потомку принцессы Дагмары Корвин — законной правительницы Венгрии!
Я тихонько икнула от потрясения. Итак, все услышанное от Рейна и подземного Летописца оказалось правдой, а не досужим вымыслом. Древние сказки начинали обретать плоть и кровь, неуклонно воплощаясь в реальность!
Чайник закипел и выключился автоматически, небрежно выплюнув из носика белесое облачко горячего пара. На тарелке призывно розовели ломтики сочной ветчины, красиво гармонируя с желтыми кругляшками тонко нарезанного лимона и хрустальной розеткой, наполненной малиновым вареньем. Любимые дедушкины ходики невозмутимо тикали, а в прорезях глаз нарисованной на них кошки безостановочно мелькали зрачки, подчиняясь размеренному движению маятника: туда-сюда, туда-сюда. Квартира как квартира, кухня как кухня… Все здесь выглядело настолько привычным и обыденным, что мне даже не верилось в непреложный факт, гласивший — отныне в моей квартире поселилась тайна. Величайшая тайна нашего мира, способная погубить или спасти всех живущих на Земле…
Абрам Соломонович откинулся на спинку кухонного диванчика и принялся рассказывать:
— Евочка, ты, наверное, уже и сама догадалась, что твоего дедушку звали вовсе не Львом Казимировичем Сокольским. Я не стану раскрывать его подлинное имя, уж чересчур громко прозвучало оно в шестидесятые — семидесятые годы, и со слишком многими событиями, имеющими государственный резонанс, оно так или иначе связано. Лев пожелал унести секрет своего инкогнито с собой в могилу, так уважим же его право на покой. Родился он в тысяча девятьсот двадцать девятом году в семье потомственного чекиста и пошел по стопам отца, став кадровым военным. После войны он работал на Лубянке, где занимался делами, доставшимися нашей стране в наследство от фашистской Германии.
В частности, Лев возглавил специальный отдел, расследовавший деятельность группы «Аненербе». Он много знал о разработках доктора Менгеле и его опытах над людьми, направленных на формирование устойчивых мутаций, связанных с приобретением различных сверхспособностей. Скажу прямо, твой дед сумел получить доступ к особым документам и проводил собственное расследование, заведшее его очень далеко. Он неоднократно посещал Будапешт и встречался там с некими высокопоставленными личностями, посвятившими его в приватные детали своей жизни. Мы с твоим дедом познакомились в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. В то время я случайно оказался втянутым в один грязный судебный процесс, а Левушка помог мне выйти сухим из воды, сохранив свободу и репутацию. А спустя пять лет он весьма способствовал моему отъезду за границу…
— Я помню, — мило улыбнулась я. — Смутно, но помню. И вас, и тетю Сару, и вашу дочку Дору. Надеюсь, они здоровы?
У господина Шухермана даже нос покраснел от удовольствия — настолько лестными показались ему мои слова.
— У нас все в порядке, спасибо Иегове! — пылко воскликнул он. — А еще…
— Вернемся к делу, — требовательно перебил его Рейн. — Что еще произошло тогда, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году?
Абрам Соломонович вытер платком вспотевший лоб и продолжил:
— Я оказался косвенно связан с наемными бандитами, охотившимися за некими людьми, а точнее, за прибывшими в Россию иностранцами. Выслеживаемых звали Бела Фаркаш, Людвига Логан и…
— Рейнгольд фон Берг, — спокойно дополнил Изгой. — А кроме того, с ними была новорожденная девочка…
— Невероятно! — потрясенно воскликнул старый еврей. — Так, значит, вы и есть тот самый выживший Рейн?
Изгой хмуро кивнул.
— Левушка тоже интересовался передвижениями этих загадочных иностранцев и с небольшой группой своих агентов сумел вмешаться в их судьбу, причем в самый драматичный момент. Из его рассказов я понял, что в тот день произошла ужасная перестрелка, в ходе которой Бела и Людвига погибли. Лев Казимирович осмелился вклиниться в общую суматоху и забрал ребенка. После этого он сразу же скрылся из Москвы, уехал на Урал, сменил имя и зажил по поддельным документам, оформив выкраденную девочку как свою внучку и дав ей фамилию Сокольская, видимо, в качестве напоминания об ее истинном происхождении.