Второй фронт
Шрифт:
«Неужели Николая убили?» — с дрожью в сердце подумала Ольга и, встав, взяла Зинаиду под руку…
В городском саду, что был рядом, они ушли в глухую аллею и там сели на удобную скамью.
— Ну что, Зинуша? Что случилось, милая? — взяв подругу за руки и глядя ей в глаза, участливо спросила Ольга. — Неужели что с Николаем?
Зинаида вздрогнула от этого вопроса и, взглянув тревожно, сказала:
— Нет, со мной…
— С тобой?.. Что же с тобой могло случиться? — взглянула Ольга недоуменно своими открытыми, пытливыми глазами.
Зинаида,
— Зинуша! Ну что же? Что с тобой? Ведь ты и позвала меня, чтоб поделиться… сказать то, что тебя мучит.
— Ох, Оля! Ох, милая… — Зинаида уткнулась в спинку скамейки и заплакала.
Ольга почувствовала, что случилась большая беда, ласково обняла подругу, погладила ее волнистые волосы.
— Зинуша, милая. Ведь мы же подруги. Я так тебя люблю.
От этой ласки и добрых слов Зинаида расплакалась еще сильней. Тогда и у Ольги полились слезы и теплые капли их упали на руку Зинаиды. Зинаида повернула заплаканное лицо, припала к Ольге на грудь, и они, обнявшись, заплакали вместе.
Эти слезы еще больше сблизили их и немного успокоили.
— Ну говори, Зинуша, говори, милая, что же случилось с тобой?
Зинаида сквозь слезы посмотрела на белокурую, белотелую, необыкновенно добрую к ней Ольгу и почувствовала, что она не просто подруга и невестка, а очень близкий, очень родной ей человек. И ей опять захотелось излить всю душу, ничего не скрывая, не утаивая.
— Оля, голубушка, я думаю, ты меня не осудишь…
— Да за что же тебя осуждать, Зинуша? — обняв ее, гибкую, упругую, своими белыми, полными руками, спросила Ольга.
— Не знаю и сама, Олюшка, почему… — не столько отвечая на ее вопрос, сколько рассуждая вслух, заговорила Зинаида сбивчиво. — Не знаю и сама почему… может быть, от бабьего страха перед будущим, я в мыслях похоронила своего Николая. Да, похоронила. И что ужаснее всего — стала думать о другом.
— Зинуша, славная. Да кто же тебя может осудить? Разве я не вижу, как ты мучаешься, — заговорила Ольга, поощряя подругу на откровенность.
— Кого-кого только не спрашивала, — продолжала Зинаида, не слыша ее слов, — говорят, что из-под Бреста никто не вышел живым. Все полегли там.
— Знаю, знаю, милая. Домашние тоже думают, что Николай погиб. Ведь Никита как-то без тебя приходил, рассказывал…
— Он-то и смутил мою душу, Олюшка. Ведь мы с ним были вроде как помолвлены. Ты же помнишь?
— Как же, как же. Суженым его считали.
— Уехал он — и как в воду канул… Ни писем, ни телеграмм… А тут Николай появился. Вот меня мама и уговорила. «Выходи, говорит, за него, а то и этого упустишь…» Наверное, я поторопилась тогда. Нехорошо поступила. Никиту-то в армию призвали, увезли на Дальний Восток, поэтому он и не писал долго. Виновата я перед ним… Жалко мне Никиту.
— Значит, ты и сейчас любишь его?
— Люблю, Оля. Очень люблю. Столько он перетерпел, выстрадал… И, может быть, немало — из-за меня.
— А он, он-то как? — перебила ее Ольга. — Он-то любит тебя?
— Ох, любит, Олюшка. Крепко любит. Говорит, что жить без меня не может. Видать, из-за меня и приехал к тетке.
— А простит ли? Сможет ли забыть обиду?
— Не знаю…
— А ты прямо спроси. Если затаил злобу, тогда и думать забудь о нем — жизни не будет.
— Да нет, он добрый…
— Поставь условие, чтоб и намеком не напоминал.
— Значит, ты поняла меня? Считаешь, что нет ничего плохого, что я полюбила Никиту?
— Если любит — выходи за него без рассуждений. Сколько парней-то перебили на войне? Ужас! И еще это ли будет. Скоро днем с огнем жениха не сыскать. Разве можно упускать такого парня?
— А как же отцу, матери сказать?
— А ты пока не говори. Зачем? Теперь война — не до свадеб. А потом все утрясется…
— Ох, Оленька, спасибо тебе! — отирая слезы, но уже совсем другие, радостные слезы, сказала Зинаида и, потянувшись, поцеловала подругу…
Ночью, нырнув в теплую постель, Зинаида долго не могла уснуть. Мучили, терзали мысли. Спрашивала себя сурово: «Почему не сказала все? Почему? Ольга бы поняла и, может быть, дала хороший совет, А может, и оградила от опасного шага.
Как решиться? Ведь потом придется скрывать, обманывать? Да разве скроешь такое?.. А если откроется обман, Никита убьет меня. Второго предательства он не простит… А что делать? Как быть? Ольге и сейчас не поздно сказать, что я должна стать матерью. А вдруг она будет настаивать, чтоб я сказала Никите? Вдруг сама скажет ему. Что тогда?..
Почему я, глупая, тогда послушалась матери и вышла за Николая? Как бы теперь все сложилось хорошо, если б я тогда удержалась… Хоть и не верю я в бога, а, наверное, он меня наказал…»
Зинаида повернулась на другой бок, закрыла глаза, но сон не шел и не шел, а в голову упорно лезли те же мысли.
«Нет, Ольге говорить об этом было нельзя. Стыдно. Вроде и нет ничего позорного, а стыдно. А Никите тем более не скажешь. Хорошо бы, конечно, принять меры, избавиться, но запрещено… А так, тайно — опасно… А надо делать только тайно… И, наверное, уже упущено время — никто не возьмется…
Что же, что же предпринять? Идти под нож и, может быть, погибнуть? Нет, мне еще хочется пожить. Погибнуть всегда успею. Если уж совсем будет невмоготу — тогда решусь. А сейчас пусть хоть немного перепадет мне счастья. Ведь с Николаем совсем почти не жила. А молодость проходит… Нет, нет, что я говорю. Совсем не в этом дело, страшно другое. Страшно, что ребенок останется без отца. Только это может служить мне оправданием. Только это…»
Пока стояло редкое для Урала тепло, Никита спал в сарайчике для дров, в глубине двора. Такие сарайчики были у многих, но спали там обычно в большую жару, когда в квартирах было душно. Никита же не спешил перебираться в отведенную ему комнату, говоря, что ему лучше на свежем воздухе.