Второй после Солнца
Шрифт:
– Хочешь жёлудя? – сменил тему Арминий.
– Кидай, – с радостью согласился Аркаша. – Только не в лоб. Я открою рот – и попробуй мне промахнуться.
И Арминий не промахнулся. Разжёвывая жёлудь, Аркаша даже одобрительно пару раз причмокнул; Арминий расценил это как похвалу.
Следующим утром, наблюдая за приготовлениями к казни, Аркаша всё ещё дожёвывал тот самый жёлудь.
– Ну что, Аркаша, – спросил Арминий, просовывая голову в петлю, – может, с нами? Может, втроём, как бывало?
– Туснельда не поймёт меня, – покачал головой Аркаша, – так что, прости
– Привет Тиберию. За Родину, за Глюкова! – крикнул Арминий и прыгнул, и повис, и затрепыхался, и умер.
– Никак, Гризельда? – Аркаша решил изобразить удивление, дождавшись последней конвульсии своего былого воспитанника. – Это так-то ты меня любишь до смерти?
– Прости, Аркаша, но о любви не будем: здесь слишком много лишних ушей, – отвечала Гризельда, добровольно просовывая голову в петлю. – А ты не хочешь попробовать остановить меня?
– Не хочу, – покачал головой Аркаша. – Ты поступаешь правильно. Умри крылатой.
– Спасибо тебе за поддержку, прощай, – прочувствованно произнесла Гризельда, изготовляясь к прыжку.
– А я не прощаюсь, – говорил ей Аркаша, пока Гризельда прыгала, повисала, трепыхалась и умирала. – Я чувствую, мы скоро свидимся.
Въехав в Рим 13 сентября первого года четвёртого консульства Тиберия, Аркаша спешился. Ему хотелось пройти по Вечному городу босиком. Почти каждый камень здесь был полит его потом, почти каждый второй – кровью, и почти каждый третий – спермой.
У статуи Тиберия (у самой главной из целой россыпи статуй Тиберия – на которую вундеркинд последнее время предпочитал справлять небольшую нужду) Аркашу поджидали пятеро братьев.
– А, святое семейство? Не надо торжественных подношений, я и так всегда рад встрече с вами в тёмное время суток да в самом тёмном уголке империи, – приветствовал братьев Аркаша.
– Ты зря не продал мне свою варварку, – так Брот ответил на дружественное приветствие. – Я ведь всё равно поимел её, я оттрахал твою любовницу по самую печёнку, и все мои братья оттрахали твою сожительницу, и все мои клиенты 81 оттрахали твою содержанку, и все мои рабы оттрахали германскую королеву, прежде чем она окочурилась. А теперь мы будем убивать тебя – долго и больно. А потом оттрахаем и тебя.
81
Клиенты – лица, находившиеся под покровительством патрона, несли повинности в его пользу.
– И ты, Брот, туда же, – с огорчением проговорил Аркаша. – Но стоит ли ждать, пока я окочурюсь? Давайте займёмся любовью прямо сейчас, вы только поглядите на мою задницу! – и Аркаша бесстрашно повернулся к братьям своим скульптурным задом и задрал тунику.
Братья онемели от восхищения то ли Аркашиной задницей, то ли Аркашиной прямотой.
– Ну же, Брот, давай, чего же ты? – говорил Аркаша, пятясь в направлении Брота. – Ну как хочешь, я дважды не предлагаюсь.
С этими словами Аркаша выхватил кинжал и вспорол Броту брюхо.
– Вот так, одним кандидатом в сенаторы меньше. Ну, кто там ещё посмеет мне отказать? – спросил Аркаша, отскочив на запасную позицию к статуе и поигрывая недобро горящими глазками.
Взревев, братья оставили испускающего дух предводителя и кинулись на Аркашу. Аркаша упёрся спиною в постамент статуи («Не подведи, брат!» – шепнул Аркаша Тиберию Мраморному) и взмахнул кинжалом.
– Не ссы, подходи, – командовал Аркаша действиями братьев. – Давай по новой, – говорил он, когда очередной хитрый манёвр братьев расстраивался. – Заходи сзади. Раз, два, навались. Попробуй с разбега! – кричал он, хихикая, кривляясь и симулируя боль от ран. – Ну, налетай!
Тем временем кинжал Аркаши, не менее острый, чем его язык, оставлял кровоточащие разрезы на телах Брюта, Брита, Брета и Борта.
– Не ссать, перегруппироваться, – дирижировал ими Аркаша. – Двое заходят справа, двое – слева… – очередной сарказм застрял у него зубах.
Из-за Мраморного Тиберия незаметно вышел Тиберий, безоружный, бледный и обезоруживающий своей бледностью. «Римский народ устал от тебя», – столько раз Тиберий мысленно проговаривал эту фразу. «Откуда ты знаешь?» – спросил бы Аркаша. «Римский народ делегировал мне право всё знать, – отвечал бы Тиберий, – и я это право использую во благо своего народа».
– И ты, брат, – произнёс Аркаша, не то чтобы удивившись.
– И я, брат, – произнёс Тиберий, не то чтобы сконфузившись.
– Возьми, брат, – Аркаша протянул ему свой кинжал. – Это – последний подарок.
– Благодарю, брат, – отвечал Тиберий. – Хочу просить тебя ещё об одном одолжении: позволь мне ударить тебя.
– Да бей, не стесняйся. Только постарайся попасть вот сюда, – Аркаша ткнул окровавленным пальцем в бугорок левее своей грудины.
– Я сюда, в принципе-то, и хотел ударить, – признался Тиберий, рассматривая лежащий в его ладони кинжал.
Но кинжал не падал из его раскрытой ладони.
– Соберись, брат, – напутствовал его Аркаша. – И сначала тебе будет больно, но потом – приятно.
– Когда же будет приятно? – спрашивал Тиберий у Брюта, Брита, Брета и Борта, кромсая Аркашино тело.
Приятно не наступало
5. Нескромная омерзительность витализма + 6. Это сладкое слово – амёба
В лондонском театре «Глобус» Аркаша презентовал свой очередной (шестьдесят шестой) автобиографический роман, который так и назывался «Я № 66 или Путь вундеркинда». Почти каждый новый Аркашин роман отличался от старого лишь перетасовкой глав и абзацев, что придавало всей серии (выходившей под названием «Жизнь замечательного человека») особую прелесть как в глазах гурманов-глюковочиев, так и в глазах не столь ещё искушённых простых любителей и ценителей Глюковского слова.
Аркаша с чувством и выражениями читал страницу за страницей, причём иногда он намеренно, как бы на бис, несколько раз зачитывал одну и ту же страницу, а Ганга, изображая рок, трагически подвывала ему из-за ширмы.
Мировой бомонд внимал им с открытыми ртами, выпученными ушами и красными, полными слёз, глазами.
Аркаша кончил, Ганга кончила минут через пять после Аркаши. Зал катарсисуально молчал. Ганга вышла из-за ширмы и присоединилась к Аркаше, поминутно кланяясь залу. Наконец над вставшими дыбом париками взметнулась рука.