Второй шанс

Somber

— Это не твоя… вина, Псалм.

Эти слова вызвали совсем другой эффект.

— Как вы можете так говорить? Это моя вина! За все это! — всхлипнула она и осела, повесив голову. — Если бы я… если бы они… О Луна, жаль, я не умерла вместе с остальными!

Он медленно поднялся, проковылял к свернувшейся калачиком кобылке, и, преодолевая чудовищную боль, обнял её.

— Это… не… твоя вина… — прохрипел он, затем зашелся в ужасном кашле.

— Я не должна была так поступать.

Я… они сделали это из-за меня.

Он ответил ей короткими отрывочными фразами, которые я связала вместе.

— Не тебя стоит винить, Псалм. Только не за твою доброту. В случившемся в Литлхорне нет твоей вины, и ты не должна брать за это ответственность. — Она погладил её гриву. — Хотел бы я помочь тебе понять это.

Он держал её в своих копытах, пока рыдания не стихли.

— Ну вот… лучше? — Она кивнула и вытерла нос.

— А что насчет вас, профессор? — спросила она, обеспокоено нахмурившись. — Когда вы упали во время речи… Я так испугалась.

Он некоторое время пытался отдышаться, затем прохрипел:

— Мне осталось жить от силы месяц. Может быть два. Сама Луна помогает лечить мои повреждения легких. — Он улыбнулся и слегка пожал плечами, глядя отсутствующим взглядом. — Она хочет, чтобы я помог ей организовать её собственное правительство — сказал жеребец, они сдвинулись, сидя лицом друг к другу. Он говорил свесив голову. Тут он выгнулся и зашелся в кашле. Затем снял маску и некоторое время давился, из его рта показалась тонкая розовая струйка, которая, упав на пол, сразу же задымилась. Я вспомнила, как Глори пришлось отрезать защитный костюм, прикипевший к моей шкурке после встречи с розовым облаком, тут меня поразила мысль, откуда, собственно, у жеребца могли появиться такие раны. Псалм кинулась из комнаты и секундой позже вернулась с целебными зельями. Ему полегчало только после четырех бутылочек.

— Вам бы следовало отправиться в больницу, профессор, — пробормотала Псалм, глядя на шипящую розовую слюну.

Он не сразу ответил, видимо, стараясь сосредоточиться на дыхании.

— Будущее Эквестрии может быть лучше, если я не выживу, — наконец сказал он так тихо, что я еле расслышала.

— Что… но… — Её рог засветился, поднеся очередную бутылочку к его губам. Он выпил её, снова влажно закашлявшись. — Но почему? Вы же сказали, что нужны Принцессе Луне. Разве вы не хотите ей помочь?

Он так долго молчал, что мне показалось ответа и не последует. Но затем он произнес низким, хриплым голосом.

— Хочу. Даже больше, чем ты можешь себе представить, Псалм. Но она желает правительство столь же величественное и могущественное, как и у её сестры. Я могу обеспечить это. Такое возможно. Но я боюсь того, что ей потребуется для построения подобной власти. Я в ужасе, Псалм. В ужасе от того, что если я помогу ей достичь всего, что ей хочется, она уничтожит себя и Эквестрию.

Он замолчал, сплевывая очередную порцию розовой жидкости в пустую бутылочку, и откинулся на спину, восстанавливая дыхание. Глядя на потолок, он начал говорить.

— Теперь я вижу, Псалм. Её будут любить… но, в отличие от сестры, её также будут бояться. В её копытах будет сосредоточена вся

власть Селестии, но у неё не будет нужды пользоваться ею. Ошибки… сомнения… неопределенность… именно они воцарятся с началом её правления, и не будет ничего, способного остановить их. Ничего, по меньшей мере, в течение нескольких веков. — Он вздохнул и закрыл глаза. Казалось, будто им овладело какое-то странное спокойствие, его голос обрел уверенность. — Словно я могу видеть каждое мгновение грядущего тысячелетия, великого, но в то же время ужасного и кровавого. Тысячелетие, полного кровопролития… смертей… предательства. История гарантирует это, события, бесконечным циклом созидаемые снова и снова по всему миру. Это будет кошмар, Псалм. Я ясно вижу это… будто это уже случилось и стало мифом. Прошлым. Сухим. Мертвым.

Он покачал головой и хриплым шепотом произнес:

— Я никогда ни в чем не был так уверен, Псалм, — его голос напоминал пар, бегущий по трубам, когда он говорил с нотками грустного смирения, — Поэтому я спрашивал себя, не будет ли лучше… милосерднее… не дать этому случиться? Попытаться обеспечить как можно более быстрый и неизбежный провал этой затее, чтобы спасти души и сердца как Эквестрии, так и Луны от этого мрачного будущего? Или я должен проявить смелость и постараться направить кровавую катастрофу в сторону пусть неизвестного, но благоприятного исхода? Что будут значить сотни… тысячи… миллионы погибших по прошествии тысячелетия и больше? Что такого в нескольких хладнокровных предательствах, если мы все будем много лет мертвы? — Он поежился, снова разразившись надрывным кашлем и выплевывая в бутылочку очередную порцию розовой мерзости, затем вздохнул. — Воистину, смерть была бы избавлением, хоть и трусливым, но все же избавлением от бесконечного количества вопросов, роящихся у меня в голове.

В конце концов он расслабился, и Псалм слегка улыбнулась.

— Ух… эти монологи что, побочные эффекты от яда, профессор?

Попытка пошутить удалась. Он улыбнулся в ответ.

— Я умираю. Это отлично оправдывает излишнюю склонность к драматизму. — Затем он рассмеялся, немедленно зайдясь тяжелым, влажным кашлем. Сплюнув еще порцию розовой слизи, он вздохнул. — Вот только я не знаю, что мне делать.

— Профессор. Она… она не просто Принцесса Луна. Она Луна. Наша Луна. Та, что действительно читала все ваши работы по выведению микроорганизмов и зебринскому мистицизму. Та, что не думала о клубе охотников за камнями, как о дурацкой трате единорожьего времени. Мы должны помочь ей! — Голденблад закрыл глаза и покачал головой. Псалм сжала губы, затем легонько толкнула его в плечо. — Если не вы, профессор, то это сделает кто-нибудь другой.

Эти слова явно тронули его, он открыл свои золотые глаза и крепко сжал губы.

— Ты права. Я прямо вижу… аристократию… богатых… привилегированных пони… — Он снова сплюнул, затем поднялся. — Я прямо вижу, что мой отец попытается предпринять, если убедит её прислушаться к нему. Ведь это именно его заслуга, что он втянул нас в войну. «Недельная война…» Кретины. Бесполезные кретины… они бы предпочли продолжать эту бойню до умопомрачения. Это же не их дети будут гибнуть, — бормотал Голденблад, медленно ходя кругами. — Спустя какое-то время, она смогла бы узреть правду сквозь потоки лести… но это бы заняло годы… даже возможно поколения… пока она не оказалась бы достаточно сильной, чтобы править самой.