Второй вариант
Шрифт:
Речь свою я приготовил заранее, отрепетировал ее перед зеркалом. И получилось совсем неплохо. Потому, высказав все, что запланировал, я стал всматриваться в лица, пытаясь определить, какое впечатление она произвела.
Но ничего не определил. Лица как лица, глаза как глаза. На правом фланге сержант Марченко, большой, быкообразный, вислоухий. На левом — щупленький, белобрысый, почти безбровый, с морщинками на лбу солдат. Я невольно задержался на нем. Что-то мне не понравилось. Вроде бы и ремень затянут как положено, подворотничок чистый,
— Вопросы есть?
— Так точно, — сразу же откликнулся тот с левого фланга. — Рядовой Гапоненко. Разрешите узнать, вы женаты?
Я мог ожидать какого угодно вопроса, только не этого. Потому, вместо того чтоб сказать что-нибудь веское и внушительное, например, «к службе это не относится», я растерялся и ответил, словно начальству:
— Никак нет.
И сразу же понял, чем он мне не понравился: нахалинкой. Она была во всем его облике: в том, как он стоял, как смотрел, как держал руки.
— Отставить разговоры! — сказал я, хотя никто в строю не произнес ни слова.
После «знакомства» мы прошли в кабину станции. Я включил питание, щелкнул тумблером, сделал все, что полагалось по инструкции. Но на экране вместо порядочной развертки получилось что-то непонятное.
— Так-с, — сказал я, — посмотрим, в чем тут загвоздка.
Открыл блок, потом второй, третий. Пробормотал: «М-да, видно, тут дело нешуточное». Достал схемы, разложил на полу и вслух стал рассуждать, куда и откуда поступает «сигнал». Гапоненко склонился вместе со мной и сочувственно поддакивал. Еще через полчаса он произнес робким голосом:
— Разрешите мне посмотреть?
«Тоже мне смотритель!» — подумал я, хотел сказать, чтобы не мешал. Но тут же сообразил, что это и есть учеба, пусть не по расписанию, что солдаты тоже должны подковываться теоретически, а не просто включать тумблеры и считывать данные. Я сказал:
— Попытайтесь, Гапоненко, — и с некоторой снисходительностью стал наблюдать, как он выдвинул блок питания, ковырнул несколько раз отверткой, снова задвинул.
— Можно включать, товарищ лейтенант.
Скорее механически я защелкал тумблерами, нисколько не веря, что неисправность устранена, и все же смутно подозревая, что так оно и есть. Ждал, когда засветится экран, и заранее конфузился от своей беспомощности.
Так оно и произошло: тонкий лучик побежал по круглому индикатору. Я глядел на него, наливаясь малиновым цветом. Хорошо, что в кабине было темно и не видно моей растерянности.
Не сразу я узнал, что Гапоненко заранее подготовил неисправность, чтобы проверить мои знания. А их-то у меня как раз и не хватало. В училище нас с этим типом станций просто ознакомили. Доучиваться надо было на месте. Здесь бы мне и сказать об этом! Обратиться за помощью к подчиненным, к тому же Гапоненко, благо технику он не просто знал, а прямо-таки чувствовал. Помоги, мол, друг!
Целыми сутками я сидел в кабине, уткнувшись в схемы и переплетения проводов. И даже когда он однажды что-то попытался мне подсказать, сухо отказался от его помощи.
Впрочем, произошло это не только из-за моего самолюбия. Больше по другой причине. Из области, как говорится, морально-этической. Наши с ним отношения к тому времени успели настолько осложниться, что я просто не мог принять его снисходительную помощь.
Через неделю после нашего знакомства он подошел ко мне, доложил по форме и сказал, что хочет жениться. Как поступать в таких случаях командиру взвода, я понятия не имел.
— Ну что ж, — произнес я. — Желаю вам счастья!
— Мне бы увольнительную, а счастье потом, — улыбнулся Гапоненко.
— Да, да, — сказал я и сунул руку в карман.
Начальник штаба дал мне два бланка увольнительных записок, которые я мог использовать в непредвиденных случаях. Вот и появился такой случай: женитьба — дело серьезное.
— В общем-то я еще не в загс, — сказал Гапоненко. — Пока только родителям ее представиться. Они специально для этого из другого района приехали.
— До отбоя хватит? — спросил я.
— Так точно, — молодцевато ответил он.
Когда прошла вечерняя поверка и до отбоя оставалось пятнадцать минут, старшина батареи спросил меня:
— У вас Гапоненко не жениться отпрашивался?
— Жениться. А что?
— Попадет вам завтра, товарищ лейтенант. В прошлый раз, когда он был в самоволке, тоже говорил, что жениться.
— Что же делать?
— Ждать. Авось явится вовремя. А если не явится, экстро сообщить командиру.
Старшина любил умные слова и произносил их с нажимом и особой значительностью. Впрочем, это не мешало ему быть по-житейски мудрым. Был он призыва последнего военного года, успел захватить одним боком японскую. Одним боком — в самом прямом смысле, потому что остался на боку рваный рубец от минного осколка...
Часы показывали десять, а моего подчиненного все не было.
— Между прочим, женитьба для солдата срочной службы весьма не поощрительна, — сказал старшина. — Только с личного разрешения командира части...
Гапоненко опоздал на полчаса и пришел навеселе, когда мы уже собирались звонить полковнику. Я тут же начал отчитывать солдата, но старшина взял меня за рукав:
— Пусть проспится, что с него спрашивать?
Это было первое ЧП в моем взводе. Я отделался внушением. Гапоненко — двумя нарядами моей властью.
Дней десять после этого случая он не беспокоил меня. А потом, помню, была суббота, за мной в полночь прибежал посыльный. Я вернулся домой всего-то часа три назад, все осваивал свою «Мостушку», и недоумевал, что бы такое могло случиться?
Дежурным по полку был Сергей Гольдин. Он встретил меня у КПП и «успокоил»:
— Готовься к ОВ, твой Гапоненко шинель вместо себя одеялом на кровати укрыл.
ОВ в такой ситуации означало «очередное вливание». Все законно: мой подчиненный ушел, мне и получать.