Вторжение
Шрифт:
— Сейчас схожу и загляну в бэтээр, там возможно есть бортовой паек, — сказал писатель. — Только я вот что хотел спросить… Скоро сутки, как мы вместе, но демонического начала в вас не обнаружил. Нормальный вы человек, товарищ Сталин. Конечно, вы не тот кремлевский затворник, о котором знаем по бесчисленным теперь книгам, свидетельствам тех, кто знал того Сталина, документам и просто досужим вымыслам. Чему-то можно верить, другому — нет.
Сейчас налицо психологический парадокс. Я не могу вас отождествлять с тем вождем, тем более, теперь вы из трансцендентального, потустороннего мира, то есть, вы уже умерли, воскресли, приобрели сверхзнание и так далее. Но, видимо, не откажете мне в праве спросить… Какой был смысл в таких безграничных репрессиях, погубивших миллионы, десятки миллионов людей? Для чего столь вселенский масштаб?
— По условиям эксперимента, понимаешь, надо было довести испытания народа до предела, довести идею социализма до абсурда. Именно такому направлению были подчинены исповедуемые нами принципы.
— Позвольте! — вскричал Станислав Гагарин. — Вы произнесли слово эксперимент… Не означает ли ваша оговорка, что не только там, в вашем искусственном мире на Звезде Барнарда, но и здесь, на планете Земля, ставился чудовищный, изуверский опыт над многомиллионным народом? Может быть, и эти чересчур жестокие семьдесят лет суть коварная затея ломехузов?
Товарищ Сталин загадочно ухмыльнулся.
XVI. ИЗ СТАТЬИ «КАКАЯ ДЕМОКРАТИЯ НАМ НЕОБХОДИМА»
…Был ли сам Сталин жертвой того, что по его злой воле — его ли? — случилось? И да, и нет.
В житейском, обыденном смысле Сталин не пострадал, ибо сам находился на острие пирамиды. Правда, пострадали почти все его близкие — жена, старший сын, дочь, родственники «по закону», со стороны Алиллуевой. Или были отравлены идеями Сталина, как, например, младший сын, что в конечном итоге можно считать моральным ущербом для личности.
Сталин был абсолютно одинок.
Это может вынести далеко не каждый. Более того, человеку это вообще не под силу. А Сталин выносил… Ведь Лаврентия Павловича нельзя считать в таком раскладе исключением. При всей его близости к вождю, Берия был только слугою. Доверенным, правда, но лакеем.
Обладал ли Сталин сильным духом, железной волей?
На первый взгляд — безусловно обладал. Ведь сумел же он всех перехитрить, а потом уничтожить, удерживать единоличную власть более тридцати лет… Тогда, может быть, прав Троцкий, который назвал Сталина «хитрой посредственностью»? Видимо, и это не так. Скорее всего, посредственностью Сталин, конечно, не был. Как четко и лаконично заключил Александр Зиновьев — не путать с Григорием! — Троцкий суть заурядный мерзавец, а Сталин — эпоха.
Трагедия заключалась в том, что, во-первых, он был человеком не на своем месте, а во-вторых, пришельцем, возникшим со стороны, другими словами — иностранцем. Об этом со всей наглядностью свидетельствует и характеристика его деловых качеств, и характеристика исторического происхождения. Из последнего вытекает отношение к стране, которую он подмял под себя железной диктатурой личной власти, отношение к событиям, внутренним и внешним.
И злая ирония Истории, которая пишется на скрижалях конца Двадцатого века, состоит, увы, в том, что ныне на державном Олимпе мы имеем не одного, как в случае со Сталиным, а многих иностранцев.
Диктуя в Горках политическое завещание, Ленин подчеркивал: Сталин обладает определенными организаторскими качествами, которые отклишировались в опыте партийной работы. Но Сталин в отличие от Владимира Ильича никогда не был продуцитором, в хорошем, глубоком смысле этого слова. Любая государственная система обладает административными функциями. В этой сфере и на этом уровне Сталин чувствовал себя как рыба в воде, и Страну Советов он в конечном итоге заадминистрировал до тоталитарности, переходящей порою в гротескный и одновременно кровавый абсурд в традициях щедринского города Глупова.
Ничего нового, оригинального, своего в теории социализма Сталин не создал. Все его идеи — это бледные, а главное, извращенные копии письменно и устно высказываемых сентаций Троцкого, Бухарина, Рыкова, Томского и других. Кроме Ленина, хотя последний тоже больше размышлял о том, как захватить и удержать власть, нежели о будущем государственном устройстве. Повинуясь принципу сальеризма, Сталин, может быть, он делал это даже интуитивно, а не сознательно, облегчим ему этот грех, отрицал все, что было предложено вождем-основателем. Но от Сальери Сталин отличался тем, что первый все-таки был хорошим композитором, хотя и не гениальным. Сталин же только, если продолжить аналогию, хороший аранжировщик мелодий, придуманных другими.
Разумеется, такие люди тоже необходимы обществу, как проводники новых идей к умам широкой массы, как двигатели теоретических позиций. Но коль отсутствует центр, где вырабатываются гениальные идеи, а его заменяет каркасная административная система, бесплодная в духовном отношении, препятствующая возникновению каких-либо генераторов нестандартного мышления, происходит то, что произошло.
И если признать существование некоей сильной воли Сталина, то она проявлялась в количественном отношении, распространялась вширь, а не вглубь, давала трагические сбои — отрицание роли социал-демократии в рабочем движении, безумность внешнеполитического курса перед войной, первые дни и недели войны, оценка стратегической позиции на сорок второй год, неумение увидеть перспективы в физике, биологии, военном деле, наконец…
Но главная беда Сталина, которая принесла неисчислимые бедствия советскому народу, да и остальному человечеству, была в том, что Вождь всех времен и народов являлся законченным и ярко выраженным метафизиком. Истоки этого надо искать, наверно, в его былой религиозности, ибо любая вера метафизична по самой природе своей. Не обладая диалектическим мышлением, нельзя оценить новое, невозможно правильно разобраться в том невообразимо сложном конгломерате противоречий, которые возникают в политической и экономической жизни страны и всего цивилизованного мира.
Человек, бойко рассуждающий в четвертой главе «Краткого курса ВКП(б)» о диалектическом материализме, в конкретных действиях лидера партии и государства совершал чудовищные ошибки, которые говорят о том, что диалектики, как метода Сталин, по существу, никогда не понимал.
Возникает резонный вопрос. Каков же психологический процесс возвеличивания Сталина в его собственных глазах, с помощью какого нравственного, вернее, безнравственного механизма уверовал он в собственные непогрешимость и гениальность? Следует обратить внимание на устоявшуюся еще до войны привычку вождя говорить о себе в третьем лице. «Товарищ Сталин считает… Товарища Сталина нельзя обманывать… Товарищу Сталину это непонятно…» Поначалу окружавшие генсека люди удивлялись этой его манере, потом свыклись, воспринимали как должное.