Вторжение
Шрифт:
— Вроде бы, — неопределенно ответил ему писатель, поскольку и сам не знал, к чему необходимо быть готовым.
— Тогда держитесь!
Первой молнией-стрелой, она вынеслась из левого глаза, вождь уничтожил монстра с усиками. Возникло легкое свечение, и монстр бесшумно исчез.
Бородач оцепенел от неожиданности и страха. Он оказался живым человеком, и Сталин оставил его на попечение спутника.
Второй стрелой был уничтожен водитель. Сиденье его опустело, и вождь стремглав бросился туда, перехватывая управление бронированной машиной.
Станислав Гагарин резко взмахнул ремешком, держа за концы его двумя руками, накинув сзади на горло подавшегося вперед бородача, рванул к себе.
Автомат упал с колен рыжебородого, и писатель ударом ноги зашвырнул его в дальний угол.
Человек, теперь было ясно, что это не монстр, иначе б Сталин его уничтожил, захрипел, и Станислав Гагарин на мгновение сокрушился от того, что на месте боевика не оказался Виктор Юмин, бывший коммерческий директор «Отечества» и явный, увы, пособник ломехузов.
— Ослабьте ремень! — крикнул вождь от штурвала. — Вы его задушите…
— А вам что — жалко? — огрызнулся Станислав Семенович.
Он был абсолютно спокоен, и хладнокровно вытянув из кармана ослабевшего бородоча наручники, видимо, они входили в личный арсенал каждого боевика-ломехузы, сцепил ими руки бандита.
— Пусть прыгает! — распорядился вождь, не отрывая глаз от дороги. Нам этот наймит ни к чему… Простой исполнитель.
— Ты слышал? — спросил писатель, подвигаясь к автомату.
Он схватил оружие, быстро проверил его, приготовился к стрельбе.
— Выскакивай! — приказал Станислав Гагарин. — Ты, рыжий козел, залез сюда без билета! Не так ли?
Тот согласно кивнул и посмотрел на руки, схваченные металлическими браслетами.
— Ничего… Головой откроешь. Давай!
Когда через левый десантный люк ломехуз покинул машину, Сталин предупредил спутника:
— Сейчас резко тормозим. Первый транспортер уйдет вперед, а третий врежется в нас. И сразу уходим в сторону. Впереди — опасность.
— Какая? — спросил сочинитель.
— Сейчас увидите, понимаешь… Держитесь!
БТР встал, будто вкопанный. Предупрежденный вождем писатель едва удержался, чтоб не пролететь по инерции вперед, и тут же они ощутили удар в корму. Не успевший затормозить водитель третьей машины врезался в них.
Сталин снова дал полный ход, затем резко вывернул вправо, на проселочную дорогу.
Впереди, куда умчался головной бронетранспортер, грохнул взрыв. Писатель увидел в щель левого борта, как над шоссе взметнулось пламя, послышались автоматные очереди и дудуканье тяжелого пулемета.
— Засада! — крикнул Сталин. — Их ждала засада… Сейчас там будет небольшая, понимаешь, заварушка!
Через пару-тройку километров они ворвались в лесополосу, и здесь вождь остановился, вырубив двигатели машины.
— Можете вылезти, — сказал он, поднимаясь с сиденья. — Подышим свежим воздухом и посмотрим ночной спектакль с фейерверком, понимаешь…
В том месте, где подорвали первый бронетранспортер, а может быть, его подбили из безотказного орудия, разгорался настоящий бой.
— Кто это на них напал? — осведомился писатель.
— Потом разберемся… А пока туда спешит третья, понимаешь, сила.
Вождь показал в ночное небо, по которому перемещались крупные светлячки.
— Что это? — спросил писатель.
— Военные веротолеты, — ответил вождь. — Теперь и тем, и другим — амба.
Из-под грузного брюха винтокрылых машин сорвались и неотвратимо рванулись в сторону шоссе боевые ракеты.
Часть третья
СТРАСТИ ЧУДОВИЩНЫЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ, или САЛЬЕРИЗМ КАК ДВИЖУЩИЙ ФАКТОР
XV. РАЗГОВОР У КОСТРА
Красные блики появились вдруг на лице вождя, и тогда оно, лишенное от полутьмы и полусвета природных изъянов, казалось писателю вырубленным из красного, живого мрамора.
Костер то терял огненную силу, то вновь возникал, когда Станислав Гагарин шевелил сучья или добавлял новые из той кучи валежника, которую будто некто нарочно сложил у того места, где расположились эти двое.
— Мне очень хотелось быть русским, — печально проговорил Иосиф Виссарионович. — Пожалуй с не меньшей силой я мечтал стать подлинно, понимаешь, нашим, нежели обладать неограниченной властью. Ведь власть товарища Сталина в некоей степени условна. Духовная же власть, которую дает осознание кровной, понимаешь, причастности к великой нации, безгранична. Увы, это воистину так! Иногда я молился Господу Богу… Да-да, молился! Ведь приучен к этому с детства, шесть лет, понимаешь, духовного училища в Гори и Тифлисская семинария — это не шутка… Я просил Бога: сделай так, чтоб однажды утром я проснулся не маленьким грузином с сильным акцентом, слабыми руками и рябым лицом, а былинным русским, понимаешь, богатырем — Ильей Муромцем или на худой конец Алешей Поповичем.
Сталин усмехнулся.
Костер в это время вспыхнул, пламя отразилось в глазах вождя и писателю почудился в них отблеск слез.
«Померещилось», — подумал сочинитель.
— Быть Алешей Поповичем мне больше пристало, это соответствовало бы моему духовному, понимаешь, образованию, — с леткой иронией произнес вождь.
Он вздохнул.
— Теперь я понимаю тщету и ничтожность сих мечтаний. Но тогда, в земной жизни… Теперь мне по-человечески стыдно за того Сталина. И все-таки я его понимаю, опять же по-человечески понимаю…
— Я тоже, — просто сказал писатель. — Хотя, будучи русским, не могу за подобное желание осудить. Скорее наоборот.
Наступило молчание. Потрескивали, сгорая, сучья в костре, ночь была безветренной и теплой. Теперь, когда они проселочными дорогами убрались на бронетранспортере километров за пятнадцать от побоища на шоссе, их окружала безмятежная тишина и покой, в котором, казалось, никогда не будет места происшествиям, подобного тому, которое они только что пережили.
Ночную тишину не нарушало ничто. Лишь иногда доносились к ним звуки, создаваемые движением огромного количества воды. Река мчалась по древнему руслу в Каспийское море, несколько обессиленная тем, что силу ее и мощь отбирали оросительные системы, которые подстерегали знаменитую, воспетую поэтами реку и обворовывали ее. Но могучее величие Терека не избыло. Терек напоминал о себе сильным дыханием, оно будило в Станиславе Гагарине воспоминания детства.