Вторжение
Шрифт:
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Еще налиты свинцовой тяжестью облака, еще стынет сумрачный лес и по ночам вьюжит поземка, — в эту самую пору, бывает, займется весна–ранница, и не в лицо, а в самое сердце пахнет тоскливо–жданным запахом пробудившейся земли, повеет необъяснимо волнующим теплом ветер. И на полях, возле дорог, на припеке лесных вырубок с тяжким вздохом оседает ноздревато–рыхлый, будто исклеванный лучами, снег. А сосновый бор, а задумчивая по весне даль уже дымятся зеленым туманом…
Только по ночам еще держится,
Но сквозь редеющую мглу короткой ночи все смелее пробивается рассвет, горизонт перед восходом становится жгуче–синим, необычайно высоким, и пламенеет небо, играет и смеется в палевых лучах вешнее утро.
Лед на реке взламывался бурно.
Под утро прошел теплынный дождь, и ручьи, ломко похрустывая и звеня льдинками, разбежались на дорогах. Пока еще крепкий, не размытый водой лед на реке пучился, как бы вздыхал, ворочался. К полудню, когда под лучами пекливого солнца разнежилась земля и забурлили вешние потоки, река насытилась водой, и лед начал горбиться, затрещал. Там и тут зеркало ледяного поля мгновенно, как молнии, рубцевали зеленые расщелины. Теперь уже лед не поглощал воду. А через недолгое время зашевелились, тронулись, сбивались кучно, терлись друг о друга льдины!..
Пока крепилась, была неподатлива санная дорога, проложенная зимой прямо через реку. Снег лежал на ней серыми заплатами. Солнце лило и лило потоки жарких лучей, съедающих снег, и дорога, кажется, тоже не выдержала — медленно стала поворачиваться…
Это было так дивно, что Марылька взбежала на откос и долго смотрела, как суетливые льдины уплывали все дальше, скрываясь за изгибом поросшего ольшаником берега. Вот уж и дорога оторвалась от прибрежного изволока и поплыла, чуть покачиваясь, на огромной льдине.
Марылька учила детей младших классов и каждое утро зимой ходила по этой дороге в школу, что стояла за рекой; вон даже и теперь виднелась на льдине ветка, воткнутая однажды в снег, и ей стало немножко грустно провожать уплывающую дорогу.
Сама не зная почему. Марылька пошла берегом, не сводя глаз с причудливо плывущей дороги. У моста путь льдине преградили, ощетинясь острыми ребрами, металлические брусья ледолома. Льдина наскочила на них, приподнялась и со скрежетом сползла назад, бултыхнулась в воду с тяжким вздохом.
Из–под насыпи выехала лодка, и девушка вскрикнула, увидев, как в одно мгновение на льдину прыгнул человек в военной форме. В крутоверти разлива льдина неуклюже повернулась, опять навалилась на рельсы, обламывая свои талые бока. Марылька боялась, что льдина совсем раскрошится и человеку не выбраться из этого страшного водоворота. Но военный — это был Алексей Костров, — словно бы не замечая опасности, прошел на середину ледяного поля и начал деловито долбить лунку. Продолбив, он опустил туда какой–то ящик. Потом привязал к ящику шнур, заложил лунку кусками льда и пошел на край льдины. Лодку подвел другой сидевший в ней военный, и Костров прыгнул в нее.
Отплыли подальше, к насыпи.
— Эх, красавица, шагала мелко. Юбчонка узка — помешала! —
Марылька смутилась от этих слов, но ей было так интересно, что она поборола в себе чувство неловкости и промолвила:
— Может, перевезете?
— Пока нельзя. Прячьтесь! Будем рвать! — ответил Костров.
Перепугавшись, Марылька хотела было перебежать по мосту, но Костров окликнул ее и велел скорее укрыться. Она забежала за насыпь и в смятении ждала чего–то ужасного и для себя, и для них, военных.
Прошла трудная минута. И вдруг раздался глухой взрыв. Эхо раскололось по реке громом, и невдалеке от моста взметнулся белый столб. Марыльку обдало холодными брызгами. С насыпи к ее ногам покатились камушки. Марылька поглядела на место взрыва: огромной льдины не было, вместо нее крутились куски, и под мостом вода неумолчно шумела, пенилась.
"Где же военные?" — встрепенулась Марылька.
А в это время Алексей Костров, выпрыгнув из лодки, уже поднимался по насыпи. Марылька догадалась, что он идет к ней, и вдруг чувство смятения так захватило ее, что она готова была бежать, но, как нарочно, ноги словно пристыли к земле, и она не смела ступить шагу назад. "Да что это со мной? Чего я робею?" — упрекнула себя Марылька и гордо, стараясь никого не замечать, стала глядеть вдаль, туда, где лежал низкий луг и вышедшая из берегов река заливала его водой.
Сразу вот так, запросто, Костров не подошел к девушке. Кажется, тоже оробел. Взобравшись наверх, он походил взад–вперед, будто желая убедиться, не размыта ли насыпь, и, как бы между прочим, заметил:
— Разлилась — удержу нет!
Марылька точно бы ослышалась, тихо спросила:
— Что вы сказали?
— Красиво, говорю, весной в половодье… Вон даже кусок дороги унесло, — показал на санный путь, концы которого обрывались в реке.
— А хаты не затопит? — спросила девушка.
— Боитесь? — улыбнулся Костров.
Девушка поежилась и с сожалением промолвила:
— Боюсь.
— Чудная, — Костров встряхнул прядями волос. — Ничего не случится. Побушует, а там, смотришь, за ночь утихомирится. Да и мы вот посланы усмирять ее, — добавил он озабоченно. — Видели, как рвем льдины…
— А вы смелый! — не удержалась Марылька. — Видела, как вы на льдину прыгнули. Она же могла разломиться, и тогда…
— А если бы взаправду тонуть начал, — перебил Костров, — что бы вы тогда стали делать?
Марыльку этот вопрос озаботил, и все же, не задумываясь, она ответила:
— Позвала бы людей.
— Но поблизости никого нет?
— Тогда бы сама взялась помочь. Не оставлять же в беде! — сказала она смущаясь.
Костров подивился ее решимости. Узнав, что она возвращается из школы в свою деревню, он пожалел, что половодье снесло тропинку через реку, хотя в душе радовался случаю, который свел его с Марылькой.
Одета она была налегке — в синюю вязаную кофту с вышитыми белыми ромашками на груди; голову ее слегка покрывала кокетливо взбитая на макушке шапочка, тоже вязаная.