Вторжение
Шрифт:
УТРО. ОЦЕНКА ТВОРЧЕСТВА РЫБАКОВА НАРОДОМ. За завтраком обслуга берет меню
Рыбакова,вглядывается,мучается: это кто писал? Рыбаков! Ну, и пишет он!!! К Рыбакову пристают пожилые женщины, секретари Горького, простые шахтеры. Рыбаков купается. В лучах. Столяров и Измайлов думают, что придет и их черед.
КУТАНИН. CВ: Обсуждение. Сергей Кутанин.25 лет. Кишинев.Сказочки.Натужные
каламбуры, шутки. Ухухухудшенный Иион Тихий. Измайлов решает просто сказать "Очччень мило"... Поднебесная говорит Измайлову: Ну-ка, вдарь ему как следует. Куртуазный Измайлов раскрепощается. Вдаряет как надо. Кутанин даже не понимает, что его уничтожают.
ПОДНЕБЕСНАЯ. СВ: Обсуждение. До обсуждения Столяров прочел Поднебесную,
подогреваемый положительными отзывами обычно беспощадного Измайлова. Столяров сказал: Да. Столяров сказал: Все-таки и среди женщин могут быть писатели. (А где их только нет?! В смысле, писателей!) Вот и на обсуждении. Поднебесную деликатно хвалят. Поднебесная благодарит. Поднебесную деликатно ругает Руденко. Поднебесная благодарит. Она вообще знает все недостатки своей рукописи. О чем и говорит. Правильно говорит.
СНОВА ГРЯДЕТ КОВАЛЬЧУК. Снова грядет Ковальчук. Грозится лекцией.
Очередной.Мы думаем,что не пойдем.И скрываемся пить. Чай. А там, куда скрылись, неожиданно оказывается Ковальчук.Говорит.Пьем чай. Говорит. Чай кончился. Говорит.Время кончилось.Говорит. Говорит, что пора идти говорить на лекцию. Идем. Говорит лекцию. Про атомные ужасы. Измайлов и Поднебесная натихую читают "Пилюлю" Блохина. Не переставая, хохочут. Все не понимают, почему под атомные ужасы Ковальчука эти странные хохочут. Говорим, что нервы. Говорим, Ковальчук нарисовал очень жуткую картину - и нервы не выдерживают.
ГРУЗИН ТИПИЧНЫЙ. Игорь Минеев - высокий,белокурый,очкастый,лошадинолицый
из Тбилиси. типичный грузин. Говорит после Ковальчука про конкурс "Не дадим взорвать". Победителей ждет все. Даже Тбилиси. За свой счет. Ленинградские писатели решают, что не будут.
ХАКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ. Народ читает "Хаки". Поднебесная под впечатлением
говорит Измайлову, как здорово автор знает все виды восточных борьб. Судя по "Хаки". Автор благоразумно делает длинные паузы, переходящие в полное молчание. Руденко под впечатлением "Хаки" беседует с Поднебесной. Оживленно. Профессионал-майор Руденко размахивает руками. Поднебесная с воодушевлением про каратэ - как историю. Руденко - про то, что вот вдарит и никакое каратэ.
ПЕРВАЯ ИСПОВЕДЬ РУДЕНКО. Сидим. Пьем. Снова ходит Руденко и снова любит
выпить.Так и делает.Поет громко. Рассказывает про передряги сегодняшних писателей по поводу двухтысячелетней давности. Говорит: Была идея идиота - помиритесь! Снова горько поет. Жизнь невозможно повернуть. Говорит: Схожу за стихами.Уходит.Измайлов пользуется и тоже уходит. С ним - Поднебесная, провожаючись. И Рыбаков.
ПРОГУЛКА. Беседуем: Тарковский и прррр. Тарковский - бррррр! Нашли общий
язык. Скользим. Стоим в беседке. А вот Михалков!... ЕЙ НЕ НРАВИТСЯ МИХАЛКОВ!!! Ужо ей! Спокойной ей ночи... Рыбаков и Измайлов. Гуляючи. Хорошие мы ребята! Столяров, открой! Не открывает. Думает: Руденко. Убеждается, что не Руденко. Открывает. Профессионально-неожиданно появляется Руденко. Поет про невозможную жизнь. Измайлов и Столяров идут спать, демонстрируя, что идут спать. Рыбаков принимает огонь. Как-то незаметно уходит Руденко.
НОЧЬ. Ночь. Измайлов читает Чадовича из Минска. Ржет. За стенкой Рыбаков
читает Абидова из Узбекистана. Ржет. Родилась хокку. Это такое японское слово. "Курит Измайлов, лежа/ Лучше бы он не курил/ Скоро придет Рыбаков. И действительно. Говорим. Про Достоевского. Уже спя, решаем, что завтра хватит. В смысле пить.
ЭТОТ ИЛЬИН! Завтрак. Напевая Доницетти,завтракаем.Ильин говорит: Сегодня
надо будет всем. Приглашает. Уже не напеваем Дониццетти. Общий вздох. Недифференцируемо.
АБИДОВ. СВ: Не надо особенно ругать, - говорит Войскунский. Особенно не
ругаем. Ругаем как обычно. То есть с треском. То есть ругает Измайлов. Рыбаков молчит. Он взял такую моду. Абидов пишет: агенты ЦРУ на машине времени прыгают на тысячу лет назад, чтобы украсть или убить Авиценну, чтобы такой крупный не родился на территории СССР. Абидов пишет: "почернели лица представителей Белого дома", "Казенные доллары".
ЧАДОВИЧ. СВ: Он вообще-то Чадович-Брайдер. Но Брайдера нет. Пишет хорошо.
Но как Шекли. Но как Каттнер. Измайлов хвалит, но говорит экселенцево: Не представляю, где это может быть напечатано. Еще говорит, что получил удовольствие, читая. Все поражены: Измайлов хвалит!!!
КАКИЕ-ТО ОНИ ПЛОХИЕ. Бабенко сказал, чтобы мы были поосторожней с юмором.
Не все понимают. Поэтому складывается мнение: Какие-то они плохие. Мы спрашиваем, понимает ли Бабенко? Бабенко понимает. Нам этого достаточно. Остальные как-нибудь дойдут до мысли: какие-то они хорошие.И действительно. Но позже.
ЗАГАДОЧНАЯ ПОДНЕБЕСНАЯ. Поднебесная какая-то загадочная. Говорит: Какие
будут распоряжения? Говорит: Хочу побыть загадочной. Измайлов самонадеянно думает, что все потому, что Поднебесная прочла повесть Измайлова. Поднебесная признается: вся загадочность от похмелья. Ленинградские писатели поражаются и умиляются: вчера Поднебесная пила - ложка водки+стакан пепси. Поднебесная снова спрашивает про распоряжения. Измайлов распоряжается чаю. Пьем чаю.
В ОЖИДАНИИ ГУРЕВИЧА. Ждем Гуревича. Говорят, он нудный. Ждем, что он не
приедет. Он так и делает. Облегченно читаем по кругу дуэт минчан Дрозд-Зеленский.
И СНОВА ИЛЬИН. У Ильина гости. Гости это мы. И еще Ец, Блохин. Ец привел
Столяров. Чтобы с ней дружить. Чтобы в предвкушении обещанного украинского редактора Рыбаков и Измайлов тоже с Ец дружили. Держимся вместе. Даже в метаболярии. Рыбаков предлагает Столярову дружить. Столяров согласен. Но через пять лет. Надо проверить это чувство. Рыбаков берет гитару. Рыбаков поет. Ец зарывается в волосы. В свои. Демонстрация ранимости. Ец липнет к Рыбакову. Возмущенный Столяров! Он для всех старался! Бабенко приводит Ерашова. Это такой бородатый, антипатичный. Бабенко говорит, что Ерашов будет жить у ленинградцев. Ленинградцы наотрез говорят, что Ерашов не будет жить у ленинградцев. Бабенко делает вид, что обиделся. Потом делает вид, что не обидился. Шутит Блохин. Смеемся. Шутит Ильин. Не смеемся. Ильин распрягается. Ему можно. У него какая-то дата. А мы расходимся.