Вторжение
Шрифт:
Сигизмунд III вообще всегда недолюбливал казаков в своем королевстве. Фанатичный католик, он был слепо предан папской курии и престолу Святого Петра в Риме, нисколько не задумываясь о пугающих и даже ужасающих слухах, очерняющих правление нового папы — Павла V. Нет, Сигизмунда нисколько не волновали слухи о том, что папа в молодости сожительствовал с сестрой, а родившегося от столь порочной связи «племянника» позже сделал кардиналом. Обвинения в убийствах, в коих папа принял личное участие (например, убийстве жены брата) — ровно, как и обвинения в фантастической жадности понтифика, буквально грабящего верующих… Все это были лишь пустые, ничего не значащие для короля звуки.
Нет, Сигизмунд окружил себя иезуитами, с радостью принимал папских легатов — бывших прямыми проводниками воли понтификов. И он с радостью выполнял эту волю! При всем при этом короля буквально физически коробил тот факт, что половину его подданных составляли схизматиками — только в качестве опасных раскольников он мог признать православных христиан… А потому Ваза всецело способствовал принятию Брестской унии, подчинившей «греческую» церковь «латинянской». И был готов силой заставить православных принять верховенство папы римского — а кто не согласится, так казнить, изгнать, а церкви их забрать или сжечь!
Впрочем, сил у короля было не столь много — а «свободы» Речи Посполитой не позволяли Сигизмунду совсем уж не считаться с влиятельными православными магнатами из семей Острожских или Вишневецких. Но магнатов-схизматиков были готовы на себя взять верные папские псы, иезуиты — знатоки человеческих душ… и всевозможных ядов. Иезуиты вполне способны отравить человека так умело, что запросто имитируют у него долгую и продолжительную болезнь — и как бы естественную смерть.
Неизвестно, правда, как это по Божьи — но по-человечески выходит порой весьма полезно…
Старых, твердых в православии магнатов можно было убрать уже в скором времени — умело обработав неокрепшие умы нового поколения Острожских, Вишневецких и прочих Ружинских в иезуитских коллегиях. Да, в коллегии принимают православных шляхтичей на учебу — но лишь с цель изменить их сознание и привести в лоно католической церкви! Чем сегодня и занимаются лучшие ораторы из числа преподавателей коллегий, знакомящих молодых шляхтичей с искусственно привлекательной обложкой католической Европы…
Однако, помимо обреченных магнатов в Речи Посполитой имеется еще одна сила, способная встать за православную церковь — казачество.
Казачество… Сигизмунда совершенно не интересовал тот факт, что только на запорожских и днепровских казаках держится оборона его южных владений от татар. В Кракове и Варшаве крымских или ногайских татар никто вживую не видел — и ведь как раз благодаря казакам! Но кто из польской шляхты об этом задумывался? Зато восстания Косинского и Наливайко окончательно убедили короля в необходимости уничтожить казаков — что было вполне реально осуществить после Солоницкого разгрома, учиненного присутствующим на совете Жолкевским над черкасами… Однако мятеж Зебжидовского помешал планам короля. А начавшаяся в тоже время в Московии Смута открыла такое окно возможностей…
Возможностей, прежде всего, для иезуитов — но и для подчиняющегося им Сигизмунда, пока еще колеблющегося, посадить ли на царский престол сына Владислава, или сесть на него самому? Так или иначе, именно военное подчинение Московии позволило бы иезуитам и католическим миссионерам прочно пустить в ней корни — а некоторое время спустя и подчинить Московский Патриархат Брестской унии! Ну и конечно, Московия манила шляхту новыми землями, богатствами — и жизнями тысяч смердов, коих будет так легко обратить в бесправных польских хлопов… И да — казаки во многом способствуют в завоевании восточнославянского противника Речи Посполитой, ее давнего врага! Один Александр Лисовский и его «лисовчики» чего стоят!
Хотя ведь именно благодаря фактически проигранной Литовским княжеством войне с Иоанном IV Грозным, польско-литовская «Республика» и появилась на свет…
И все равно Сигизмунд без колебания пустил бы казачью старшину под нож хоть сейчас, порадовав жаждущих черкасской крови шляхтичей! Но не растерявший здравомыслия духовник короля, отец Барч с самого утра буквально молил короля так не поступать… Нет, вовсе не потому, что духовник был столь благочестив и сочувствовал казакам — просто в отличие от многих вельможных панов, он умел считать и трезво рассуждать. Ведь чуть ли не половину королевской армии под Смоленском составляют казаки! А ведь их уже итак всколыхнул недавний бой одного из таборов с ляхами и его уход в осажденную крепость — убийство же гетмана и полковников тут же толкнет запорожцев на открытый мятеж. И вот тогда, коли Шеин выведет на вылазку уже весь Смоленский гарнизон, верные королю воины так и вовсе окажутся в меньшинстве — и могут проиграть!
И плакали тогда планы покорить силой Московскую Русь — и без труда обратить ее к свету «истинной» веры, дозволяющей покупать папские индульгенции во «искупление» любых прегрешений…
Однако сейчас Барч ожидает в смежной зале — зато ненависть к казакам-схизматикам уже переполнила сердце Сигизмунда. Еще немного послушать заводящие крики шляхтичей — и можно отправлять смутьянов на кол! Не задумываясь о последствиях — в конце-то концов, король он, или где?!
Впрочем, присутствующий здесь же коронный гетман Жолкевский, автор победы над казаками Наливайко, общей ненависти шляхты к черкасам не разделяет. Старому и опытному войну, сражавшемуся еще под началом Стефана Батория, уже давно чужда горячность молодости — ныне он доверяет лишь голосу разума и трезвому расчету. И понимая, что король может в любую минуту принять необратимое и губительное для всех присутствующих решение, пан Станислав встал со своего места — и, подняв над головой гетманскую булаву, неожиданно громогласно воскликнул:
— Тихо!!!
Сигизмунда, недолюбливающего польного коронного гетмана (тот, кстати, отвечает монарху «взаимностью») аж передернуло от того, что шляхта постепенно смолкла по приказу гетмана, пользующегося огромным авторитетом в армии. Сам же король до того предпринимал две тщетных попытки усмирить разбушевавшихся панов прежде, чем его собственное раздражение и гнев не обратились в сторону казаков…
Между тем, едва заметно усмехнувшись в давно уже седую бороду, гетман взял слово:
— Ваше королевское величество, ясновельможные панове! Прежде, чем вести спрос с верных нам полковников реестровых казаков — и лично известного мне гетмана Олевченко, собравшего добровольцев по королевскому же призыву, — не стоит ли всем нам задуматься о том, чем же обернется раскол в нашем войске, коли мы накажем ни в чем не повинную казацкую старшину?!
— Как это ни в чем не повинную?! Да они мою хоругвь на две трети вырубили да постреляли!
Жолкевский, однако, лишь отмахнулся от первым возмутившегося шляхтича:
— Пан Конецпольский, но ведь изменивший казачий табор уже ушел в Смоленск, разве нет? И разве раненых и пленных казаков, доставшихся вам в руки, вы не успели еще посадить на колья, в назидании остальным?! А если так, то отчего вы требуете казнить верных королевских воинов, готовых идти по его слову и в огонь, и в воду?!