Вторжение
Шрифт:
Mорено. И все-таки я не совсем понимаю.
Монтажная перебивка. Выдержки из естественной истории миксомицетов. На их фоне голос Ремиларда.
Ремилард (за кадром ). Возможно, вы лучше поймете на примере аналогии. Есть любопытная группа живых существ, называемых миксомицестами, или в более прозаическом варианте — слизевиками. Их можно считать животными, ведущими себя на манер растений, или, наоборот, растениями, маскирующимися под животных. Вообще же это грибовидный организм, способный передвигаться. В обычной форме слизевик напоминает маленькую амебу, которая путешествует туда-сюда по лесу, поглощает бактерии и другие микроорганизмы. Питается, растет и в свое время делится
Смена кадра. Ремилард и Морено. Камера следует за ними. Мы видим, как они приближаются к выходу из здания.
Морено. Вы в самом деле верите, что человеческие умы будут вынуждены объединиться для выживания?
Ремилард. Любому операнту подобная идея представляется вполне естественной. Человечество всегда стремилось к высшим формам социализации. Первобытному племени, живущему на уровне клана, понятие демократического общества показалось бы крайне странным. Однако на протяжении тысячелетий первобытные племена переродились в цивилизованные нации. Вспомните, как в семидесятые-восьмидесятые годы некоторые народности Южной Азии переселились в Америку и весьма успешно адаптировались. Так что Мировой Разум — вовсе не химера, и, разумеется, наряду с оперантами он включит в себя неоперантные умы.
Морено. Не вижу — каким образом!
Ремилард. И я не вижу… пока. Однако именно такой выход предвидят теоретики метапсихологии. Интеллектуальное общество, развиваясь по пути гармонии и взаимодействия, позволит индивидууму сохранить свою свободу. Это одна из тем для обсуждения на первом конгрессе метапсихологов в Алма-Ате. Сначала мы, конечно, займемся насущными практическими вопросами, а потом перейдем к проблемам вселенского масштаба. Быть может, до пришествия Мирового Разума нас отделяет несколько тысячелетий, но мне наша встреча в Казахстане видится маленьким скоплением амеб, срастающихся в организм высшего порядка. Организм пока еще крошечный и слабый… но он будет расти.
Крупный план. Морено на фоне логотипа программы (каше).
Морено (обращаясь к телезрителям ). Гипотезы Дени Ремиларда по меньшей мере невероятны, но и сам он весьма неординарная личность. Возможно, президент прав: он действительно сверхчеловек. В настоящее время таких, как Ремилард, в мире всего несколько сотен. Но завтра, через год, в стремительно приближающемся двадцать первом веке этих высших умов будет великое множество. И с увеличением их числа изменится наш мир. К лучшему ли?.. Поживем — увидим… Карлос Морено — для «Шестидесяти минут».
Затемнение. Блок рекламы.
23
ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
Зачем я это сделал?
Чье дьявольское принуждение толкнуло меня влезть в демонстрацию моего племянника со своим психокинезом и раскрыть давно и ревностно оберегаемую тайну в телепередаче, которая транслируется на весь мир?
О да, я был более чем навеселе, поскольку убедил себя, что надо подкрепиться перед нашествием Карлоса Морено и его свиты любителей жареного. Но чтобы так по-клоунски, с такой пошлой беззаботностью разоблачить себя — надо вконец лишиться рассудка!
После фатальной съемки в «Красноречивых страницах» я похихикал со всеми вместе, а когда осознал свое безумие, ударился в дикий загул. Разумеется, я пропустил и показ «60 минут», состоявшийся в воскресенье, три дня спустя, и торжественный прием в лаборатории по случаю выхода из подполья. Видимо, там царило настоящее веселье, ибо из всей психочувствительной братии лишь один человек вспомнил обо мне, пришел и принудительными импульсами заставил открыть дверь.
Люсиль.
— Так я и знала! — воскликнула она, врываясь в квартиру. — Вечно ты что-нибудь выкинешь! Погляди на себя! Роги, что ты с собой сделал?
— Законный вопрос, — пробормотал я с пьяной ухмылкой.
Но вся хмельная бравада тут же померкла перед лицом ее бесконечной доброты. Наверное, своим видом я напоминал несчастную, искупавшуюся в грязи ворону. Однако Люсиль долгие годы помогала матери ухаживать за отцом-инвалидом, так что справиться со мной ей не составило труда. Она потащила меня в душ, переодела в чистую пижаму и влила мне в глотку витаминизированный молочный коктейль. Затем уложила в кровать. Десять часов я проспал как убитый, а пробудившись, застал ее в гостиной. Она задремала в кресле, после того как навела блеск в моей запущенной квартире и опорожнила в раковину все остатки спиртного.
Мой череп дребезжал, как безумная каллиопа, колени тряслись. Я обалдело уставился на спящую молодую женщину, силясь понять, отчего не кто-нибудь, а именно она протянула мне руку помощи.
Люсиль открыла большие карие глаза. Встретив твердый немигающий взгляд, я сразу вспомнил наши с Дени поиски одиннадцатилетней давности и ее решительный отпор.
— Отчего? — отозвалась Люсиль на мой невысказанный вопрос. — Да оттого, что я сразу поняла, как ты можешь отреагировать на гнусные проделки Дени. Бедняга, ты ведь не знаешь, что он нарочно все подстроил!
Она потянулась, встала с кресла, взглянула на часы.
— Без четверти восемь. В девять у меня семинар, я еще успею поджарить яичницу. — И направилась в кухню.
— Что значит — ты поняла? — проскрипел я и поплелся следом за ней. — Как ты могла понять, когда я сам ни черта не понял? Какого дьявола ты суешь нос в мои дела? Может, этот скот Призрак тебя послал?
Она принялась разбивать яйца на сковородку. Звук был подобен ударам кувалды по моим истерзанным барабанным перепонкам. Я зашатался, а Люсиль легким принудительным усилием опустила меня на табурет. Испустив протяжный стон, я схватился за голову, чтоб не шмякнуться о дочиста выскобленную кленовую столешницу. Спустя несколько минут Люсиль поставила передо мной чашку кофе.
— Растворимый, правда, но я развела покрепче. Пей.
Принуждением она предупредила мой отказ, я взял чашку обеими руками и выпил. Тут же у меня под носом очутилась шипящая яичница и кусок хлеба с маслом. От запаха пищи меня замутило.
— Ешь.
— Не могу…
МОЖЕШЬ.
Начисто лишенный воли, я вновь покорился. Люсиль налила себе чаю и уселась напротив, не выпуская мой ум из принудительной хватки. Ее нельзя назвать хорошенькой, но в подвижных черных и ярких красках лица есть нечто большее — характер. Темные волосы подстрижены под пажа, челка доходит до густых, почти прямых бровей. Алая водолазка и джинсы сидят как влитые на тоненькой фигурке; ногти обломаны, и весь маникюр слез — еще бы, представляю, сколько грязи она отсюда вывезла.