Введение в человечность
Шрифт:
Волнения мои оказались напрасными. Коля – мудрый человек, к кому попало он тогда бы меня не потащил, это я сейчас понимаю. Да и почти не было кого попало тогда в его жизни.
Мы сидели на кухне и разговаривали. Точнее, сидели все, кроме меня. Я лежал на столе, и разговаривали мы с Таней и Маринкой. Коля тоже пытался реплики вставлять, но у него не получалось – рот был занят пережевыванием пищи. Как ни странно, Татьяна нисколько мне не удивилась. Видимо, действительно, образованный человек. А Маринка, так та вообще была от меня в диком восторге.
– Сервелатик, скажите, пожалуйста, – засып'aла
– Марина! – строго цыкнула на дочь Таня. – Не болтай лишнего.
Вот тебе, думаю, дела! Застрелился! Из какой такой партии надо человека исключить, чтобы он от драгоценной своей жизни добровольно отказался? Ничего не скажешь, огорошила меня девочка последними словами. Татьяна сразу грустной сделалась, замолчала. Коля жевать перестал. Вот, дети. И ведь не от злости они, порой, некоторые вещи говорят, а скажут – не знаешь куда деться.
– Ладно, дочка, вы тут общайтесь, а мы с дядей Колей прогуляемся, – Татьяна встала из-за стола. – Вы не против, Сервелат?
– Да нет, – отвечаю… скорее весело, – не против. Мне с Мариной хорошо.
– Идите, идите скорее! – девочка тоже обрадовалась.
Коля сделал робкую попытку вмешаться:
– А, может, они с нами пойдут?
Но Татьяна уже решила, и спорить с ней было бесполезно. Она взяла Николая за руку и уже выводила из кухни.
– Нет, им вдвоем интереснее. Пойдем-ка.
Маринка, вот язва, а говорят, что дети ничего не понимают во взрослых отношениях, подмигнула мне.
– Они, – хитро так говорит, – сейчас сначала у мамы в комнате часа два целоваться будут, а только потом на улицу пойдут. Если захотим, можем напроситься. Они хорошие, не откажут. Я всегда так делаю. А давай ко мне в комнату? Я тебе рыбок покажу.
– Давай, – соглашаюсь. – Рыбок посмотреть – это любопытно…
Так пролетели выходные. Ночевать мы остались в гостях. Коля у Тани в комнате, я – у Маринки. Долго не мог заснуть. Все думал о Танином муже, который застрелился из-за какой-то партии. Думал, и понять не мог, как решился он на такое чудовищное против своей семьи преступление: дочку маленькую оставил, жену – красавицу и умницу… Может, мне и не становиться человеком, жить себе обыкновенной колбасой? Пардон, необыкновенной. Никаких проблем тебе – есть не надо, работать тоже, общество интересное в моем нынешнем положении мне гарантировано… А стану человеком, что ждет меня? Куда судьба забросит, с кем сведет дорожка жизненная? Страшно… Но интересно, с другой стороны. Колбасой остаться – дело нехитрое, усилий для этого прилагать не надо. Что есть, того не отнимешь…
Марина спала сладким сном. Я в лунном свете, пробивавшемся сквозь легкие занавески, видел ее блаженную улыбку. Наверное, что-то хорошее снилось девочке, сказочное…
Нет, Сервелат Николаевич, не прав ты! Поставил цель в жизни – будь добр, достигни ее, а то сам себя уважать перестанешь…
Сказочная страна Псковщина, туды её в коптильню…
Поспешный тост: за душевное здравие!
Тридцать три года я, Леша, на Земле живу (хоть и выгляжу много старше) и мучаюсь с периодичностью в неделю одним и тем же вопросом – почему выходные пролетают так быстро? Можно сказать, начаться не успеют, а уже кончились. Ты тоже не знаешь? Да, действительно, загадка…
Уже топали мы с Николаем утром в понедельник по направлению к институту, а мысленно я еще в Маринкиной комнате на столике лежал перед аквариумом. Коля молчал. Наверное, тоже грустно ему было. Думал я, Леша, почему он к Татьяне не переедет? Ведь любят они друг друга, любят! Невооруженным глазом видно. И Маринка Николая боготворит, так и лезет к нему, пристает со всякими глупостями милыми… Что поделать, отца-то нет. Так почему же, почему не могут жить они вместе?
Увлекся я размышлениями и не заметил, что думаю вслух. А Николай меня услышал. Отвечать начал:
– Понимаешь, – говорит. – Не все так просто, как на первый взгляд кажется. Я кто, по-твоему?
– Ты? – удивился я. – Человек, кто ж еще?
– Эх, человек… Человек-то человек, да маленький совсем. Научный сотрудник, сошка мелкая. Никто, можно сказать… А Таня – дочка академика. И не просто какого-нибудь, а самого директора нашего института. Мне, Сервелат, тут ничего не светит. И Татьяна это понимает… Пыталась она с отцом поговорить, тот даже слышать ничего не хочет… Такие вот, брат, дела. Не дай Бог узнает, пень старый, придется мне в дворники идти… Вышибет с работы таким пинком, что месяц на льду сидеть придется, полушария спинного мозга охлаждать… Ладно, не будем о грустном, тем более, что пришли уже… Здоров, Саня. Макарыча еще нет?
– Привет. Звонил только что, сказал, что на часок задержится. Колбасу найти не могу, вроде в шкафу оставляли…
– Нет, Саш, я ее с собой брал. От греха подальше. Вы пьяные были, могли и…
– Могли. Хорошо, что унес, а то Тычков все с ног на голову здесь в пятницу перевернул. Спирт-то от микробиологов я принес, а закуски нет… Ну, он и… Сам понимаешь. Ты, Колюня, ему только не говори, что домой унес. Положи тихонечко свой сервелат в шкафчик. С пьяного чего взять? Скажем, что не заметил.
– Ты прав, – отвечает Николай, а потом ко мне обращается. – Поваляешься часок?
– А что не поваляться? – говорю спокойненько. – Поваляюсь.
Про обмороки, Леша, талдычить не буду. Не интересно уже, да и зачем повторять то, что уже было ранее. Скажу только, что Сашу мой Николай быстро в чувство привел посредством удивительной жидкости – нашатырный спирт называется. А потом и объяснил все по порядку. Парень неглупым оказался, враз дотумкал что к чему, поэтому лишних вопросов задавать не стал.