Введение в Культуру Критики
Шрифт:
Тот мир исчез. Рост еврейского могущества и демонтирование специфически-европейской природы Соединенных Штатов — вот настоящие темы «Культуры Критики». Война с целью уничтожения специфически-европейской природы США велась на нескольких фронтах. Основной удар еврейского активизма против европейской этнической и культурной гегемонии был сфокусирован по трем критическим источникам власти в Соединенных Штатах: академическому миру знаний в социальных и гуманитарных науках; миру политики, в котором решались вопросы иммиграционной социальной политики и другие этнические проблемы; и миру средств массовой информации, который предлагал публике «способы видения мира». «Культура Критики» детально исследует первые два из них.
На интеллектуальном уровне, еврейские интеллектуалы вели сражение против идеи о существовании рас вообще и против идеи о биологическом происхождении межрасовых различий в интеллекте и культуре. Еврейские активисты также были острием движения, определявшего
Первым павшим бастионом старой американской культуры стали элитные академические институты и, в особенности, университеты Лиги Плюща. Трансформация профессорско-преподавательского состава шла полным ходом в 1950-х, и к началу 1960-х она была по большей части завершена. Новая элита была чрезвычайно непохожей на прежнюю. Разница заключалась в том, что старая протестантская элита не находилась в состоянии войны со страной, над которой она доминировала. Старая протестантская элита была богаче и образованней, чем публика в общем, но мировоззрения общества и элиты по большому счету совпадали. Они полагали себя христианами и европейцами, и не видели необходимости в радикальных социальных изменениях.
Сейчас все очень по-другому. С шестидесятых годов прошлого века враждебная, неприятельская элита заняла доминирующее положение в интеллектуальном и политическом дебате. Эта элита почти инстинктивно испытывает отвращение к традиционным институтам европейско-американской культуры: ее религии, традициям, манерам и сексуальным предпочтениям. По словам одного комментатора, «Сегодня элита презирает нацию, которой она правит» (Герлернтер 1997). Подходящими примерами являются комментарии Стефана Стейнлайта об иммиграционных ограничениях 1924–1965 годов (см. выше) и «Еврейская угроза» Джозефа Бендерского, опубликованная издательством Basic Books (2000). Бендерский рисует исчезнувший мир гордых и уверенных европейцев, осознанно намеревавшихся сохранить контроль над Соединенными Штатами. Авторское чувство интеллектуального и морального превосходства и презрение автора к его северно-европейским подданным сочится практически с каждой страницы. Эта книга представляет собой триумфалистскую историю, написанную членом группы, победившей в интеллектуальных и политических войнах 20-го века.
Фундаментально, эта «неприятельская элита» является элитой, доминируемой евреями, и именно ее происхождение и основные линии влияния описываются в КК. Возникновение этой враждебной элиты является одним из аспектов конкуренции между евреями и не-евреями, а ее результатом станет долговременный спад гегемонии европейцев в США и по всему миру.
Хотя европейские народы меньше склонны к этноцентризму и больше — к моральному универсализму и индивидуализму (см. ниже), они не сдались без боя перед лицом надвигающегося культурного и демографического затмения. Мне не известны доказательства какого-либо внутреннего саморазрушения среди белых англо-саксонских протестантов, но есть множество доказательств того, что их активное сопротивление было превзойдено еврейскими движениями, обсуждаемыми в КК. Например, «Еврейская Угроза» Бендерского (2000) описывает сильное сопротивление упадку европейской гегемонии среди офицеров армии США в период от Первой мировой войны до эры Холодной Войны и показывает, что похожие настроения в то время были широко распространены среди публики. Но их сопротивление было обнулено упадком в интеллектуальном основании европейской этнической гегемонии и политическими событиями, которые они были не в состоянии контролировать, такие как закон об иммиграции 1965 года. В конце концов, закон 1965 года был принят, потому что он афишировался как не больше чем моральный жест, который не будет иметь никакого долговременного влияния на этнический баланс в США. Однако, для его активистов и сторонников, включая еврейские организации, деятельность которых была критической для прохождения закона, иммиграционная реформа была тем, чем она была всегда: механизмом для изменения этнического баланса в Соединенных Штатах (см. Главу 7).
Тот факт, что еврейские интеллектуалы и политические деятели, описываемые в КК, не утратили своих национальных/этнических лояльностей демонстрирует, что общей тенденции к потере этнической идентичности в Америке не было. Общая тенденция в направлении утраты своей этнической идентичности каким-то образом была присуща исключительно европейцам, но отнюдь не евреям, которые бесспорно продолжают оказывать сильную поддержку своей этнической родине, Израилю, и продолжают демонстрировать сильное чувство единородства — сегодня поддерживаемое высокопрофильными программами, поощряющими браки между евреями. Для моего исследования было бы полезным обсудить принятие евреев протестантским истэблишментом после Второй мировой войны. Все, что я узнал до сегодняшнего дня, также указывает на роль евреев в драматических изменениях в протестантской чувствительности. Недавно я познакомился с книгой Джона Мюррэя Куддихи (1978), «Не обижайтесь: Гражданская религия и протестантский вкус». Глава о Рейнхолде Найбуре представляет особый интерес для размышлений о том, как объяснить принятие евреев и иудаизма белым англо-саксонским протестантским истэблишментом в период после Второй мировой войны. Куддихи концентрирует внимание на возвышении иудаизма до статуса одной из «больших трех» американских религий, вплоть до того, что раввин исполняет свои обязанности во время президентской инаугурации, при всем том, что евреи составляют всего лишь примерно 2–3% популяции. Куддихи спорит о том, что эта религиозная отделка послужила маскировочной окраской и привела к разновидности крипто-иудаизма, в котором еврейская этническая сущность была скрываема, чтобы показать евреев гоям как цивилизованных людей. Частью этого контракта, как признался Найбур, была «упрямая воля евреев жить как особенный народ» — признание важным протестантским лидером того, что евреи могли оставаться народом под внешним слоем религии.
Обе стороны что-то потеряли в этой сделке. Самопрезентация евреев как религиозного сообщества была настолько сильной, что некоторые из них начали всерьез воспринимать идею о сходстве между иудаизмом и протестантизмом, что сделало евреев открытыми перед масштабным дезертирством через меж-этнические браки; и такое дезертирство действительно в определенной степени происходило. Но с недавних пор евреи занялись заделыванием брешей. Наблюдается рост популярности более традиционных форм иудаизма и открытое отвергание межэтнических браков даже среди наиболее либеральных слоев иудаизма. Недавние правила для Реформы Иудаизма подчеркивают важность традиционных практик обращения, которые способствуют минимизации числа обращенных (таких как обрезание), а активная миссионерская деятельность открыто отвергается (7). Создается впечатление, что консервативные религиозные формы иудаизма с течением времени станут занимать все более господствующее положение в Диаспоре и что в еврейской религиозности появится сознательный этнический аспект.
То же, что потеряли протестанты, является гораздо более важным, поскольку я полагаю, что это стало важным фактором для более или менее необратимых этнических изменениях в США и по всему Западному миру. Иудаизм стал безоговорочно принимаем как современная религия, даже несмотря на сохранение приверженности своему этническому ядру. Внешне он подчинился религиозным нормам США, но, тем не менее, продолжил энергично преследовать свои этнические интересы, особенно в отношении вопросов, по которым среди евреев есть значительный консенсус: поддержка Израиля и благосостояние других зарубежных еврейских общин, иммиграция и политика по отношению к беженцам, разделение церкви и государства, узаконивание абортов, и гражданские свободы (Голдберг 1996, стр. 5). Что примечательно, так это то, что богатая, могущественная и высоко-талантливая этническая группа была способна преследовать свои интересы без того, чтобы эти интересы хотя бы раз подверглись открытому политическому обсуждению центральными политическими фигурами, по крайней мере в последние 60 лет — со времени несчастливой речи Линдберга в Дес Мойнсе в 1941 году.
Я полагаю, что Найбур думал, что все, что он теряет — это перспективу обращения евреев в христианство, но подразумевавшееся преуменьшение этнического характера иудаизма стало бесценным орудием для продвижения еврейских этнических целей в США. По сути, преуменьшение этнического аспекта иудаизма позволило евреям победить в этнической войне так, что никто не был в состоянии даже заявить о том, что это была этническая война. Например, во время иммиграционных дебатов 1940 — 1960-х евреи представляли себя и других как «людей еврейской веры». Они были просто еще одной религией в официально религиозно-плюралистическом обществе, и частью еврейской позы было утверждения о присущем им уникальном универсалистском морально-религиозном видении мира, которое может воплотиться только после принятия иммиграционного закона, но который на самом деле способствовал продвижению специальных еврейских этнических целей. Это универсальное морально-религиозное видение, продвигаемое еврейскими активистами, фактически было требованием протестантам сдержать данное теми слово — требование того, чтобы протестанты полностью, до последнего лоскутка, лишились бы своей этнической идентичности, в то время как евреи могли втайне сохранять свою собственную идентичность при условии цивильного поведения.
Доказательства, которые предоставил Куддихи, указывают на то, что Найбур социализировался в еврейском обществе Нью-Йорка и что получение позиций, которые он занимал — его должность главного протестансткого спикера — было облегчено альянсами с евреями и тем, что его труды хорошо совпадали с интеллектуальной атмосферой Нью-Йорка. Таким образом, поведение Найбура является скорее индикатором еврейского могущества и способности евреев рекрутировать симпатизирующих еврейским целям не-евреев, а не доказательством саморазрушения протестантов. Невозможно недооценивать важность еврейского могущества в интеллектуальных кругах Нью-Йорка во время, когда Найбур делал свои заявления (см КК, passim). Например, Лесли Фидлер (1948, стр. 873) отметил, что «провинциальный писатель в Нью-Йорке ощущает… себя деревенщиной, и пытается приспособиться; и почти пародийная еврейскость, демонстрируемая писателем-не-еврем в Нью-Йорке является странным и важнейшим свидетельством нашего времени» (8).