Введение в самопознание

Шевцов Александр Александрович

«Дзен предлагает избрать направление, противоположное науке, если только мы хотим поближе познакомиться с Я. Говорят, что наилучший путь изучения человечества – это изучение человека, но в данном случае человек должен рассматриваться как Я, поскольку только человечество, а не животный мир обладает самосознанием. Мужчины и женщины, которые не занимаются самопознанием, осуждены пройти через следующий цикл смертей и рождений. “Познать себя” значит познать свое “Я”» (Там же, с. 40).

Как человек религиозный, Судзуки, к сожалению, не удерживается, чтобы не пугнуть неопределенностью. Угроза следующим циклом смертей и рождений была напрочь непонятна его первым европейским читателям, и такой разговор явно

был преждевременен. Но сама неопределенность угрозы заставляет думать, что там, на Востоке знают что-то такое, что нам неведомо. Поэтому лучше на всякий случай поостеречься и стать послушным. Это как угроза ада в Христианстве. Будет – не будет, а береженого Бог бережет! Зачем Судзуки это наследие церковного Буддизма, я пока не знаю. Но это плохой знак, потому что он предполагает наличие какого-то «зачем». А когда есть «зачем» в одной части учения, то появляется подозрение, что и все остальное тоже делается «зачем-то». Зачем-то помимо самого учения.

Впрочем, нам достаточно быть внимательными, чтобы понять, где Судзуки и прочие учителя с Востока говорят только то, что написано, а где они добавляют сверх учения что-то скрытое.

Итак:

«Следует изменить само направление научного типа изысканий: познавать Я необходимо изнутри, а не извне. Личность должна познавать самое себя, не покидая собственных пределов.

Кто-то, может быть, спросит: “Как же это возможно? Познание всегда подразумевает дихотомию субъект – объект”. Отвечу: Самопознание возможно только при идентификации субъекта и объекта. Это произойдет тогда, когда наука, исчерпав себя, отложит в сторону хитроумные технические приспособления для экспериментов и честно признается, что не сможет продолжать свои исследования до той поры, покуда не совершит чудодейственного прыжка в царство абсолютной субъективности.

Царство абсолютной субъективности и есть место пребывания Я. Термин “пребывать”, правда, не очень точен, поскольку предполагает статический взгляд на Я. Но Я есть вечное движение и становление. Оно есть нуль в статическом состоянии и бесконечность в процессе движения. Я – динамично. Его можно уподобить сфере, не имеющей периферии. Я в этом случае есть пустота (шуньята). Но оно также и центр данной сферы, который может быть найден в любой ее точке. Я есть точка абсолютной субъективности, которая может выражать чувства неподвижности и спокойствия. Но поскольку эта точка может быть помещена везде, где мы захотим, – в бесконечно разнообразные места, – она, в сущности, и не является точкой. <…> Этот, казалось бы, невозможный парадокс становится возможен, когда мы покидаем направление движения науки и обращаемся к Дзен. Дзен, по существу, оказывается творцом этого парадокса.

Таким образом, поскольку Я проходит все градации от нуля до бесконечности, и наоборот, в этом движении попросту нет места для объекта науки. Как абсолютная субъективность, Я разрушает все наши попытки объективно его сфокусировать. Я – неуловимо, несхватываемо, и мы бессильны экспериментировать над ним научным образом. Мы не можем проникнуть в него при помощи любого объективно сконструированного средства. Никакой научный гений здесь не властен, ибо такова природа вещей» (Там же, с. 40–41).

Чудесное обоснование. Разве что за одним «но». Сам Судзуки пока и на шаг не подошел к субъективности. Каким тончайшим чутьем, свойственным восточному человеку, он уловил, что подавать свою науку на Западе надо в точности под видом научного изложения?! Впрочем, с каждым человеком надо говорить на его языке.

«Ученые, включая теологов и философов, стремятся быть объективными и избежать любых форм субъективности. Они глубоко убеждены, что суждение истинно, только когда его можно объективно оценить или проверить, а не только субъективно, личностно пережить. Они забывают, что

личность неизбежно живет именно личностно-субъективной, а не концептуализированной или онаученной жизнью. Однако, как бы ни старались мы дать точную, объективную философскую дефиницию жизни, это будет определением жизни как объекта, а не определением личностно-субъективной жизни. Именно такая жизнь и является предметом научного анализа. Объективность и субъективность – здесь вообще не проблемы. Но то, что по-настоящему затрагивает наши души – так это самопознание собственных жизней: где и как мы живем. Личность, познавшая себя, отнюдь не склонна теоретизировать, не пишет книг, не дает другим навязчивых советов; она всегда живет своей уникальной, свободной и творческой жизнью. Здесь Я знает себя изнутри, но никогда не со стороны» (Там же, с. 44).

Однако, та личность, которой был Судзуки, писала книги и давала советы. Что это значит? Что он не познал себя? Восточные люди любят приписывать себе исключительность, которой не обладают. И еще больше любят быть учителями и Великими учителями… Тут их хлебом не корми!

Или же бывают случаи, когда познавший себя должен учить других? Это тоже можно понять. Но в таком случае, надо признать, что в книгах Судзуки, как и у других восточных мастеров, изрядная часть написанного нужна лишь для воздействия на умы и не отражает действительности. Даже той действительности, которой живет сам мастер. Живут и думают они одним образом, а пишут так, как надо, чтобы состоялось «правильное» воздействие. Иными словами, возможно, Судзуки не пишет о самопознании в Буддизме, а пишет о самопознании в Буддизме для западного читателя?

Далее Судзуки на примере двух дзенских притч пытается показать, в чем буддийский подход отличается от научного.

«Дзёсю Дзюсин (778–897) был однажды спрошен монахом: “Что представляет собой мое Я?” Дзёсю ответил: “Закончил ли ты есть утреннюю кашу?” – “Да, я закончил”. Тогда Дзёсю сказал: “Если так, мой свою чашку”.

Еда есть процесс, мытье чашки есть процесс, но Дзен интересуется не ими, а самим деятелем. Именно едок и мойщик совершают акты еды и мытья, и покуда деятель не захвачен ими целиком, нельзя говорить о действии. Кем является тот, кто сознает действие, и кем является тот, кто сообщает нам об акте самосознания? Кем являетесь вы, сообщающий о факте не только самому себе, но и другим? “Я”, “ты”, “она”, “это” – все данные местоимения служат для выражения нечто, стоящего за ними. Что же представляет собой указанное нечто?

Другой монах спросил Дзёсю: “Что есть мое Я?” Дзёсю ответил: “Видишь ли ты цитрусовое дерево во дворе?”

Не на созерцание, а на созерцателя указал здесь мастер Дзен. Если Личность есть ось духовной спирали, никогда не объективируемая и не фактуализируемая, то она вечно пребывает, а Дзен призывает нас поймать ее голыми руками и гордо предъявить мастеру это самое необъективируемое и недостижимое нечто» (Там же, с. 45–46).

Про Будду рассказывают, что он отказывался отвечать на многие вопросы, например, что такое Бог. Просто молчал в ответ. Есть вещи, про которые нельзя сказать словами. Думаю, что Я – относится к их числу. Это нельзя сказать, но это можно почувствовать или этим можно стать.

В любом случае, Дзёсю использует тот же прием, он не отвечает на вопрос, он молчит о том, что такое Я. Но он дает ответ. Заставив болтающего о Я видеть то, что задает вопросы, ест, моет чашки, смотрит на дерево, Дзёсю дает почувствовать то, что в нас действует.

Является ли наш внутренний деятель нашим Я? Вопрос пока без ответа. Вполне возможно, что это тоже лишь оболочка, вроде вопрошающего Я. Но это уже направление и, возможно, движение к ответу. Именно ощущение движения и направления движения позволяют Судзуки далее говорить о «глубине проникновения в Я». Глубина – это иное имя для направленного движения.