Введение в современное православное богословие
Шрифт:
Примечательно, что Константинопольский патриарх Иеремия II [32] , когда он последовательно отвечал на все статьи Аугсбургского Исповедания веры [33] , при рассмотрении ст. XIII, в которой речь идет о таинствах, стал разбирать не седмерицу таинств, как ожидалось, а Божественную литургию и толковать ее. Вот что он счел подобающим откликом на статью Аугсбургского исповедания [34] . Подобный подход был очень точно назван – хотя и не без критики – мышлением «непосредственно вслед за совершением богослужебного чина» [35] . Дефиниции, что именно понимается под сакраментом, не дается, но о нем предлагаются размышления через описание и представление чина его совершения.
32
Вследствие тогдашней персональной и финансовой политики турецкого правительства Иеремию несколько раз сводили с патриаршего престола и за новые выплаты возводили на него вновь. Он был патриархом в 1572—1579, 1580 – 1584 и 1586—1595 гг.
33
Так называемое Аугсбургское Исповедание веры было прочитано 23 июня 1530 г. на Рейхстаге в Аугсбурге. Оно состоит из 28 статей по вопросам веры и церковных обычаев и является вплоть до настоящего времени учительной основой Лютеранской Церкви. Ср.: Андреев И. Аугсбургское Исповедание и его апология // Христианство : энцикл. слов.: В 3 т. Т. 1. М. : Большая Российская
34
’. ’ : 2t. . 1. 2. Graz: Akademische Druck- u. Verlagsanst., 1968. . 470-476; Wort und Mysterium : Der Briefwechsel "uber Glauben und Kirche 1573 bis 1581 zwischen den T"ubinger Theologen und dem Patriarchat von Konstantinopel / Hrsg, vom Aussenamt der Evangelischen Kirche in Deutschland. Witten : Luther-Verlag, 1958. S. 85—93; cp.: Wendebourg Dorothea. Reformation und Orthodoxie : Der okumenische Briefwechsel zwischen der Leitung der Wurttembergischen Kirche und Patriarch Jeremias II. von Konstantinopel in den Jahren 1573–1581. Gottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1986. S. 272–304.
35
Wendebourg Dorothea. Mysterion und Sakrament: Zu einigen fr"uhen Zeugnissen scholastischer Einfl"usse auf die griechische Theologie // Unser ganzes Leben Christus unserm Gott "uberantworten / Hrsg. P. Hauptmann. G"ottingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 1982. S. 293.
В православном богословии, которое испытало на себе влияние западной схоластики, начавшееся преимущественно в XVII в. [36] , дела обстоят иначе. В «схоластическом» богословии «дефиниции» уже действительно присутствуют, и не в смысле древнецерковных «оросов» (, букв.: пределы, границы, переносно: определения). В Древней Церкви – так утверждает Христос Яннарас – догматы не были «теоретическими “принципами”, но обозначали границы (, termini) [37] церковного опыта, благодаря которым добытая жизнью истина оберегалась от искажения еретиками» [38] . А в «схоластическом» православном богословии таинства больше не описываются и не отграничиваются от ложных толкований – им даются дефиниции (в современном понимании), т. е. их сводят к формулировкам, позволяющим их усвоить и постичь.
36
Доротея Вендебург (D. Wendebourg) усматривает начало влияния и еще раньше (см. примечание 34).
37
Догматические определения соборов называются как раз «оросами».
38
X. . . 54.
Этот отказ от богословия опыта, от богословия «непосредственно вслед за совершением богослужения», наблюдавшийся в «схоластический» период «псевдоморфозы» [39] , резко критикуется в новейших исследованиях истории православного богословия. Я имею в виду прежде всего критические суждения в контексте историко-критического толкования в России Божественной литургии (начиная со второй половины XIX в.) [40] , критику «схоластического» учения об искуплении прот. Павлом Светловым (1861 – 1941), патриархом Сергием (Страгородским; 1867—1944), Виктором Несмеловым (1863—1920) и митрополитом Антонием (Храповицким; 1864—1934) [41] , высказывания греческого богослова Панайотиса Христу и митрополита Иоанна (Зизиуласа) , но прежде всего оценки и суждения великого русского патролога прот. Георгия Флоровского (1893—1979) и Христоса Яннараса [42] .
39
Это наименование о. Георгий Флоровский перенял от Освальда Шпенглера и внес в российские исследования истории богословия. Можно спорить о том, удачно ли выбран термин, но стоящее за ним содержание тем не менее ясно распознано многими богословами, особенно самим о. Георгием Флоровским. Cp.: Felmy К. Ch. Die orthodoxe Theologie in der Begegnung mit westli chen Einflussen : Zur Auseinandersetzung um die Theorie der westlichen Pseudomorphose der Orthodoxie // OS. 2010. Bd. 59. Heft 1. S. 8–27.
40
Cp.: Felmy K. Ch. Die Deutung. S. 309—351.
41
Cp.: Гнедич Петр, прот. Догмат искупления в русской богословской науке, 1893—1944. М. : Изд. Сретенского монастыря, 2007. 493 [1] с.
42
Felmy Karl Christian. Die orthodoxe Theologie in kritischer Selbstdarstellung // KO. G"ottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1985. Bd. 28. S. 53-79.
Действительно, современные православные богословы – речь идет о лучших представителях – сами в значительной мере склоняются к чрезвычайно критическим оценкам, и не потому, что они не убеждены в превосходстве «православия как такового», а потому, что фактически православное богословие после падения Константинополя весьма редко соответствовало идеалу учения, ориентированного на литургический и аскетический опыт святых отцов. Богословствование до падения Константинополя в его связи с литургическим и аскетическим опытом является для нынешнего православного богословия одновременно образцом и источником богословской мысли, оно играет для него в известной мере роль канона.
Поскольку православное богословие, в котором русские ученые из века в век играли ведущую роль, на протяжении длительного времени отделяло себя от собственной литургической и аскетической почвы, о. Георгий Флоровский и пришел к резким оценкам православного богословия прошлых веков. Но он совсем не желал подтверждать западные предрассудки! Отец Георгий Флоровский как никто другой понимал, насколько грандиозны еще и поныне не оцененные по достоинству достижения русского богословия XIX и начала XX вв. вплоть до начала революции [43] . И с учетом подобного знания достижений все же мы находим у него следующее суждение:
43
Наряду со специальными исследованиями, относящимися, правда, больше к области религиозной философии и богословия мирян, cp.: Felmy К. Ch. Die Auseinandersetzung mit der westlichen Theologie in den russischen theologischen Zeitschriften zu Beginn des 20 Jahrhunderts // ZKG. 1983. Bd. 94. S. 66-82; Wasmuth Jennifer. Der Protestantismus und die russische Theologie : Zur Rezeption und Kritik des Protestantismus in den Zeitschriften der Geistlichen Akademien an der Wende vom 19. zum 20. Jahrhundert. G"ottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 2007. 387 S.
Cp.: Hauptmann Peter. Die Katechismen der Russisch-orthodoxen Kirche : Entstehungsgeschichte und Lehrgehalt. G"ottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1971. S. 66—92 passim.
И так случилось, что с падением Византии богословствовал один только Запад. Богословие есть по существу кафолическая задача, но решалась она только в расколе. Это есть основной парадокс в истории христианской культуры. Запад богословствует, когда Восток молчит – или, что всего хуже, необдуманно и с опозданием повторяет западные зады [44] .
Кто хотя бы немного знаком с историей русского богословия понимает излишнюю резкость подобных оценок. Флоровский сам возражал бы, если бы кто-то на Западе, не зная русского богословия, просто повторял их вслед за ним, по сути отказываясь от подлинного изучения восточного богословия. Если бы русское богословие действительно заслуживало столь негативных оценок, то такой выдающийся ученый, как Адольф фон Гарнак, не стал бы изучать русский язык ради того, чтобы прочесть вышедшую в России монографию о Феодорите Кирском [45] .
44
Флоровский
45
Я, правда, иногда в разговорах слышал, будто бы Гарнак владел русским языком с юных лет, которые он провел в Дерпте (Тарту).
Но старому богословию действительно недоставало собственной, православной постановки вопросов и связи с обширным опытом православия. Да, эта связь была недостаточной, но полностью она не прерывалась. Как бы то ни было, о. Георгий Флоровский в своем критическом изложении «Пути русского богословия» дает высокую оценку двум богословам – чудотворцу и духоносному пастырю св. Иоанну Кронштадтскому (1829 —1908) [46] и св. Филарету Дроздову (1782—1867) [47] , митрополиту Московскому, являющему собой наиболее выдающуюся фигуру в российской церковной истории XIX в. Их богословское мышление стоит на почве живого церковного опыта, в этом их своеобразие. У ев. Иоанна Кронштадтского, правда, нет «богословской системы, но есть богословский опыт и о нем свидетельство». У него «вновь открывается забытый путь опытного богопознания» [48] . Полной богословской системы не найти и у митрополита Филарета, но «у него мы найдем нечто большее – единство живого опыта, глубину умного созерцания, “тайные посещения Духа”» [49] .
46
Ср.: Hauptmann Peter. Johann von Kronstadt : Der grosse Hirte des russischen Landes // KO. G"ottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1960. Bd. 3. S. 33-71; Felmy К Ch. Predigt im orthodoxen Russland. S. 170—278.
47
Ср.: Hauptmann Peter. Die Katechismen der Russisch-orthodoxen Kirche : Entstehungsgeschichte und Lehrgehalt. Gottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1971. S. 66–92 passim.
48
Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. С. 400 сл.
49
Там же. С. 182.
Если, в отличие от св. Филарета, ев. Иоанна Кронштадтского нельзя отнести к богословам-ученым, то в еще большей мере не является ученым св. Серафим Саровский (1759—1833) [50] , о котором Флоровский также пишет в своей истории русского богословия и который во многом напоминает ему Симеона Нового Богослова (949—1022) [51] , поскольку, по Флоровскому, опыт Серафима «все тот же» [52] .
Упоминание таких имен, как при. Серафим и св. Иоанн Кронштадтский, указывает на одну отличительную черту православного богословия. Эта черта просматривается в том, за кем из святых в Православной Церкви закрепилось почетное наименование «Богослова». Его имеют: евангелист Иоанн, Григорий Назианзин (329/30—390/91) и, наконец, Симеон (949—1022), названный Новым Богословом. Евангелисту приложен данный атрибут, поскольку он в Прологе своего Евангелия так изложил суть богочеловечества Божественного Логоса, что его мысли стали для православного богословия решающими в христологических спорах IV—V вв. Второй Богослов – это св. Григорий Назианзин. Он и на Западе признается святым Отцом Церкви. Но обращает на себя внимание, что именно он среди других учителей-богословов своего времени получил почетное имя Богослова, а не, скажем, св. Афанасий Великий, не св. Василий Великий, не св. Кирилл Александрийский, хотя в развитие христианской догматики эти трое внесли больший вклад, чем св. Григорий. На христианском Востоке Григория прославили не столько богословские писания, сколько искусные речи, оказавшие влияние также на православную гимнографию [53] . Но если у св. Григория все же значителен элемент, который мы привычно называем «богословием», так что именование его «Богословом» как-то можно понять, то Симеон Новый Богослов прежде всего является тайновидцем, причем таким, который умел слагать гимны о своем мистическом опыте и выражать его. Но ведь при этом его даже нельзя выделить как особого «богослова мистики», как человека, который размышляет о мистическом опыте. Таковым мы скорее могли бы посчитать св. Григория Паламу (1296—1359).
50
Zander Vera. Seraphim von Sarow : Ein Heiliger der orthodoxen Christenheit, 1759-1833. D"usseldorf, 1965. 176 S.
51
Cp.: Василий (Кривошеин), архиеп. Преподобный Симеон Новый Богослов, 949—1022. Paris : YMCA-Press, 1980. 358 с. Благодаря определяющему участию архиеп. Василия труды св. Симеона были впервые опубликованы в серии «Sources Chretiennes» (SC. N. 51, 96, 104, ИЗ, 122, 129, 154, 174, 196).
52
Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. С. 392.
53
Cp.: Felmy Karl Christian. Heilsgeschichte und eschatologische F"ulle im orthodoxen Gottesdienst: Das Verh"altnis von eucharistischem Gottesdienst und Tagzeiten in der "ostlich– orthodoxen Kirche // JLH. Kassel: Stauda, 1980. Bd. 24. S. 10.
На примере тех, кто в Православной Церкви получили именование «богословов», можно заметить, что в древнем, «классическом», православном богословии представление об идеальном богослове отличалось от представления, господствовавшего на Западе и отчасти также на Востоке. (Впрочем, и на Западе есть намеки на «классическое» понимание смысла богословия, – иначе как могла бы тайновидица Тереза Авильская получить в Римо-Католической Церкви титул DoctorEcclesiae.) [54] Вот это самое иное представление о богословии, вероятно, и позволило о. Георгию Флоровскому назвать богословами таких святых, как Иоанн Кронштадтский и Серафим Саровский.
54
См.: Тереза//Христианство : энцикл. слов.: В 3 т. Т. 3. .: Большая Российская энциклопедия, 1995. С. 20 сл.
Греческий богослов Христос Яннарас, испытавший на себе влияние о. Георгия Флоровского, расценил ограниченное понимание «богословия» (лишь как занятия историческими истинами и корректными богословскими суждениями) как признак отпадения от того, чем является богословие в православном понимании: «В Православной Церкви и в ее традиции богословие всегда имело значение, весьма отличное от того, что мы понимаем под ним сегодня. Оно не было теоретическим развитием аксиом и идей, но выражением и формулированием опыта. Прежде чем стать учением, благовесте Церкви было событием. Познать событие означает участвовать, жить по нему означает особый образ жизни. А чтобы выразить жизнь, необходим, по сравнению с языком понятий и объективных сведений, другой язык» [55] . Соответственно, с точки зрения Яннараса, красота византийской иконы не в меньшей степени пригодна выразить истину веры (лучше сказать: опыт Евангелия), чем философское понятие. Последнее способно сообщить об участии в опыте истины лишь при условии его использования в несобственном смысле. Для православного мышления «истина совпадает с мистическим опытом, а богословие – с “боговидением”» [56] . Поскольку богословие сопряжено с «опытом» и с «жизнью», его, согласно Яннарасу, невозможно отделить от этики; более того: «Догматика устанавливает этику в Церкви, а этика – это воплощение догматики. Богословие для верующего – это “тайноводство” в нераздельном двустороннем единстве» [57] .
55
. . . 53.
56
. . . 54.
57
Ibid.