Вверх по реке
Шрифт:
Он развернулся ко мне, полные ненависти глаза нацелились на меня двумя пистолетными дульными срезами.
— Ты пришёл ко мне и принялся разлагать мой полк изнутри. Не стоило играть в благородство и давать тебе шанс на дуэли.
— Верно, — кивнул я. — Надо быстро отдать приказ прикончить меня и моих людей сразу и утопить тела в реке. Или скормить вашим ручным людоедам.
Кое с какими особенностями рациона аборигенов, делящих руины с полком десантников, мы познакомились случайно. Их, в общем-то, никто не скрывал, просто не обращали внимания. Шлявшийся без дела по разрушенному городу, Чунчо
— Твои действия, Адам, прямой мятеж, — попытался надавить на Оцелотти Конрад. — Ты не хуже меня знаешь, как он карается.
— А ваши действия, полковник, предательство, — вскинул голову капитан. — Когда мы покидали лагерь под Додомой вы дали нам, всему полку, слово чести, что у вас нет от нас секретов. И тогда уже держали один за пазухой.
— Необходимое знание, Адам…
— Дерьмо это! — вспылил Оцелотти. — Полное, грёбанное дерьмо! Я ни разу не спросил, что стало с призраками из вашего личного отряда.
Конрад повернулся ко мне — взгляд его ожёг меня словно удар плетью. Я в ответ только головой покачал. Пересказывать Оцелотти все подробности нашей с полковником беседы я не стал. Поверил ли моему жесту Конрад? Вряд ли, но это значения уже не имеет.
— И что теперь? — спросил полковник. — О чём вы сговорились за моей спиной?
Вместо ответа Оцелотти кинул на стул перед Конрадом наручники — снова красивый жест. Однако на Конрада он подействовал как нельзя более эффективно.
— Значит, суд, — понял он. — Лишение чина, наград и расстрел.
Он взял в руки стальные браслеты, покрутил так и этак, словно не знал, что это такое. Потом уселся в кресло.
— Я ждал чего-то подобного, — продолжил Конрад, всё ещё вертя в руках браслеты наручников. — Просто рассчитывал, что пришлют не одного человека. Надеялся на последний бой.
— Хотел и всех нас уложить в могилу, чтобы потешить своё раздутое самолюбие, — почти выплюнул Оцелотти.
— Тебе никогда не понять меня, — пожал плечами Конрад. — Не обижайся, но мы с тобой личности слишком разного масштаба. Ты рождён подчиняться, идти за лидером.
— А ты, значит, из породы лидеров, — усмехнулся Оцелотти, — как предсказуемо.
— Надевайте наручники, полковник, — велел я, прекращая их перебранку. — Для вас война закончилась.
Не знаю, почему Конрад решился на этот отчаянный шаг, наверное, думал, что у меня приказ убить его в случае сопротивления, и решил закончить жизнь в схватке.
Он вскочил на ноги, отшвыривая наручники в сторону, в правой руке его появился «майзер». Ствол его смотрел в лицо Оцелотти. Я ничуть не сомневался в том, что Конрад выстрелит — он решил покончить с капитаном, считая того предателем. Не сомневался я и в том, что Оцелотти легко уклонится и, скорее, все всадит в ответ Конраду пулю между глаз. Может быть, это и к лучшему — потом он мне никаких претензий предъявить не сможет. Сам убил. Однако я решил иначе, наверное, потому, что не желал Конраду смерти.
Полковник был ближе ко мне, чем к Оцелотти, и я успел отреагировать на его действия быстрее.
Наручники на него надел Оцелотти. Он упёрся коленом в спину полковнику, завёл ему руки за спину и застегнул на запястьях браслеты наручников.
— Грузим его и убираемся отсюда, — сказал он, поднимая бесчувственного полковника на ноги.
С моей стороны возражений не было.
Спустя полтора часа на дирижабль подобрали всех десантников в разгромленном лагере Безымянного легиона. Тела убитых мы тоже взяли с собой, чтобы не оставить никаких доказательств причастности полка к нападению. По привычке десантники забрали из лагеря всё ценное: оружие, пулемётные ленты, ящики с патронами. Не тронули только личные вещи легионеров — до такого никто не опускался. Все понимали разницу между сбором трофеев и мародёрством.
Мы втроём стояли на обзорной площадке дирижабля. Я, Кукарача и Оцелотти. Капитан был мрачен, думая, о чём-то и не спешил делиться с нами. Полковник тоже был погружён в размышления, рассеяно глядя на проплывающие внизу джунгли.
— Что будет с полком теперь? — наконец, спросил Оцелотти.
— Останетесь при Льве Афры, — ответил я. — Приказ о рейдерской деятельности в тылу колоний Альянса уже подписан задним числом, так что никакой ответственности не будет. Каша тут заваривается очень крутая — Альянс и Содружество наседают с двух сторон. Похоже, настоящая война пришла и в Афру.
— Из-за действий Конрада?
— Рано или поздно это бы произошло, — пожал плечами я. — Вы разве что ускорили события, и это, наверное, к лучшему. Слишком долго этот котёл вяло бурлил — теперь под него подкидывают новые дрова.
— И что дальше? Тотальная война. В Аурелии, здесь, а потом повсюду?
— Скорее всего, — согласился я.
— Значит, и до нас доберутся рано или поздно, — заметил Кукарача. — Осталось только немного подождать.
В его словах было столько горькой иронии, что захотелось как-то поддержать полковника. Хлопнуть по плечу, уверить, что не так уж и долго ждать, пока тотальная война перекинется через океан и доберётся до его родной Рагны. Сомнительное утешение, конечно.
— Они ослабнут, — неожиданно для меня продолжил Кукарача, — не смогут присылать подкрепления в колонии. И это наш шанс — шанс на революцию, освобождение от ярма.
Он крепко сжал кулак, как будто сдавливал в пальцах шею веспанского губернатора.
— Верно, — кивнул Оцелотти. — Война не может идти вечно, и когда она закончится, мир будет совсем другим.
Он обернулся и посмотрел нам в глаза.
— А что вы собираетесь делать после войны?
— Вернусь со своими людьми на родину и освобожу её от веспанского ярма, — убеждённо заявил Кукарача. — Только когда мой народ вздохнёт свободно, я начну жить по-настоящему.