Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
Я вдруг поняла: лес наполнился гомоном, зазвучал. Шорохи, попискивание птиц, хотя их и не видно, скрип, постукивание, словно где-то завёлся дятел. Но нет в звуках умиротворения, тревожность зашкаливала. Не хотелось упасть и, вдыхая вкусный воздух, смотреть на верхушки деревьев, на проглядывающее в прорехах небо.
Кстати, его здесь не было: кроны сомкнулись, отчего усилилось ощущение опасности, будто мы попали в западню.
Я услышала только хруст веточки у кого-то под ногой – и тут же привычно Геллан свалил меня с ног, закрывая собою. Последнее, что я увидела – атакующую
Тонкий свист разрезал воздух. Земля дрогнула от гула. Геллан давно вскочил, а я валялась, раскинув руки, и отплёвывала красный мох. Он неожиданно оказался влажным и напоминал губку. Ладони окрасились в кровавый цвет. Представляю, какое у меня лицо…
Стреляли двое: Ферайя и Сандр, но последнему с охотницей не тягаться: стакер бил наугад, в то время как лесная нимфа укокошивала толстого змея со знанием дела: всадила по стреле в глаза и плоский нос с вывернутыми ноздрями.
Змей напоследок зевнул пастью – огромной такой пещерой – и завалился набок.
– Уходим! Быстро! – картавила Ферайя, уводя нас какой-то глухой тропкой, которая, на мой взгляд, вела в непролазные джунгли. Но спорить никто не стал, свернули, куда было сказано.
«Быстро», конечно, это громко сказано. Такая компания не умеет уходить быстро. Два фургона, две телеги, лошади, люди, нелюди. Хорошо хоть коты не путаются под ногами.
Я шла в раскорячку, растопырив пальцы, вся красная. Лучше не думать, какое у меня сейчас лицо. Злилась на Геллана и без конца оглядывалась на блестящее чёрное тело с меня толщиной. Приличная такая колбаса. Хорошо, что дохлая.
То, что произошло дальше, ещё долго снилось мне ночами. Откуда-то набежали деревья – корявые и уродливые, с почти голыми ветками. Стволы напоминали слишком перекаченных культуристов в кривом зеркале.
Я видела, как они рвали на части чёрную колбасу сучьями-крючьями. Видела, как запихивали в пасти-дупла куски тёмного мяса. Слышала, как подвывают и чавкают.
Меня чуть не стошнило, но я сдержалась, отвернуться лишь не могла, как заклинило. Наверное, от шока. Я отстала на шаг, но Геллан тут же подхватил меня, судорожно выдохнул, прижал к себе, прикрыл плащом.
– Пищевая цепочка, сильный поедает слабого, круговорот веществ в природе, – бубнила я, как заведённая, растягивала слова, подвывая их, как мантру. – Ткачики точно так поедали кольцеглота. Тоже было мерзко, но почему сейчас противнее? Потому что ткачики как бы свои и милые строители? А эти – чужие монстры-культуристы?
– Даш, – выдыхает Геллан куда-то мне в шею. Он впервые называет меня настоящим именем, и становится нестерпимо горячо, до головокружения. А ещё хочется домой, прям сейчас, сию минуту, навсегда!
Я поднимаю голову и вижу его испуг. Первый раз. Никакой он не чурбан. Просто человек, умеющий прятать чувства глубоко-глубоко.
– Дара, – что в маленьком слове больше? Осторожности? Мольбы? Желания повернуть время вспять, чтобы забыть другое имя?
– В Груане всё просто, – каркает вороной Ферайя, – Или ты еда, или съешь того, кто нападает.
Она вовремя.
– Если бы мы не свернули, они бы кинулись на нас. Им всегда мало еды, пытаются наесться впрок. Но падальщики неповоротливы, и у них плохой нюх. О Груане надо знать одно: здесь царство растений, – дева сверлит меня глазами.
Не знаю почему, но становится легче.
– Мне б умыться, – бормочу, сгорая от неловкости. Видон у меня тот ещё. Не видела, но представляю.
– Скоро, – рубит Ферайя, – потерпи.
Мы углубляемся в какие-то совершенно непролазные дебри, становится темнее, под ногами – узловатые корни. Все пытаются обойти их, но всё равно спотыкаются. Это больно. Хорошо хоть деревья неподвижны. Или мне так только кажется.
Вскоре я замечаю: деревья стоят вперемешку с домами. Вначале не поняла, что это. Лишь, приглядевшись, сообразила: это жилища, поросшие мхом, заросшие лианами от крыш до земли, увитые вьюнами, украшенные огромными цветами-граммофонами.
– Город, – пожимает плечами охотница, заметив, как пристально я вглядываюсь во вросшие в лес дома. – Заброшенный Груан, съеденный лесом.
От слова «съеденный» невольно начинает подташнивать.
– А люди? – спрашиваю, боясь услышать жестокий ответ.
– Не задавай вопросов, на которые не хочешь услышать ответы, – улыбается Ферайя. В её улыбки нет ни злорадства, ни торжества. Лёгкая горчинка и сожаление. – Погибло немного. Только самые жадные и достойные смерти. Остальные бежали, бросив всё, как есть. Скоро увидишь.
Ещё несколько болезненных спотыканий, и мы выходим на поляну. В этом месте немного светлее, спокойнее. Я вижу, как тяжело ходят бока взмыленных лошадей, вижу, как без сил опускаются на красный мох люди.
Инстинкт – страшная штука. В минуты опасности люди объединяются, становятся ближе друг другу. Рина ни на шаг не отходит от Ренна, а тот прилепил к себе Алесту – так ему спокойнее. Удивительно: пугливая прорицательница в страшном лесу ведёт себя почти мужественно. Не падает в обмороки, не исполняет танец умирающего лебедя, отчего почти все мужики, высунув язык, пытаются ей угодить.
Она всю дорогу брела молча, лицо решительное. И да – сама тащила на себе жирного Пайэля. Прижала к груди как великую ценность и пёрла котищу без стонов, только пот струился по вискам, на что она внимания не обращала. Ренн попытался заикнуться, хотел помочь, но Алеста так на него зыркнула, что маг больше не осмелился приставать. Забавно было смотреть на Рину. Кажется, сестрёнка-близняшка ревновала, но молчала.
Иранна объединилась с Россой. Они неплохо ладили. Рядышком с ними тихой мышкой плелась Пиррия. Я видела: муйба и лендра негласно опекали опальную сайну. И сейчас они не бросили подопечную. Финист тоже неподалёку. В Груанском лесу ему нет возможности летать. А может, опасно. Поэтому он, нахохлившись, сидит на крыше фургона, где едет Мила. Айбина не видно, но я знаю: он рядом, охраняет нашу малышку.